Я вижу, как ее рука поднимается, ствол оружия останавливается на уровне моего лица. Она закрывает левый глаз. Лицо напрягается…Палец медленно нажимает на спусковой крючок. А я его знаю — он более чувствителен, чем артист. Достаточно его только коснуться, и полетит ливень маслин.Я вдруг понимаю, что разницы между мной и трупом практически не существует.Я пристально смотрю на нее.— Подождите секунду, Кристия, — прошу я как можно более чистым голосом, а в подобных случаях говорить чистым голосом ой как непросто!Она открывает зажмуренный глаз.— Хотите мне еще что-то сказать?— Вернее, задать последний вопрос.— Слушаю.— Так ли уж необходимо меня убивать? Могу вам признаться, что лично я устал от всего этого и если бы был по другую сторону пистолета, то оставил бы вас в живых.— Ну разумеется, — усмехается она. — У легавых нежная душа, это всем известно. — Она усмехается снова. — Но я не легавая.— Да, Кристия, и ваша душа так же нежна, как бордюрный камень. Впрочем, вы уже доказали это в Канне, приказав убить ту девушку и преследуя ее даже в клинике, где она якобы агонизировала… Кстати, а почему вы так хотели ее убить? Что такого опасного для вас она знала?Красотка усмехается.— Что она знала?.. Что знала? То, что я не Кристия Бункс, всего-навсего! Глава 6 Я совершенно обалдел, как мешком по голове шарахнутый; для полного одурения не хватает порции рома. Хотя я могу ее попросить в качестве приговоренного к смерти.Девочка, кажется, совершенно не расположена продолжать беседу. На этот раз я таки получу право на похоронный марш, венки и деревянный макинтош… Может, еще на медаль (посмертно)… Моя славная матушка Фелиси положит мою фотографию под стекло…До свидания, дамы и господа! Тушите свет… Скоро я получу особое освещение: четыре свечки, по одной на каждом углу надгробной плиты.Она спускает курок, и в то же мгновение я отскакиваю в сторону. Пуля бьет меня в лоб по касательной и улетает в дверцу гардероба. Я оглушен ударом… Ничего не вижу… По моей спине пробегает дрожь. Я больше не могу реагировать… В черепушке противно звонят колокольчики… Глаза застилает туман. Мне полная хана!Свистит новая пуля. Услышав этот звук, я говорю себе: на этот раз, малыш, ты точно перейдешь в разряд холодного мяса.Я удивляюсь, что ничего не чувствую… Открываю зенки и вижу: малышка Кристия держится обеими руками за грудь и шатается… Выпучивает глаза… На ее губах выступает розовая пена. Она делает шаг, второй и валится на паркет, лицом в свои белые трусы!В дверях я вижу толстяка Берюрье. Его рубашка вылезла из штанов, шляпа набекрень, галстук развязан, на щеках пот, в руке дымящийся револьвер…— Кажется, я появился, как солнышко, — говорит он.— Даже лучше, — отвечаю. — Как Господь Бог! Он дует в ствол своего не перестающего дымить шпалера, словно ковбой из “Нападения на форт Хендерсон”.— Я думал, что потерял тебя, — рассказывает он. — Я все время спрашивал у прохожих. Хорошо еще, что я узнал тебя за рулем “ланчии”! Еще хорошо, что такая машина не остается незамеченной, особенно если чешет по Парижу на ста тридцати в час! Я приехал сюда и увидел перед дверью тачку Плюме… А кто эти люди? — спрашивает он. — Я хоть правильно сделал, что шлепнул девку?— Ты сделал правильно! Очень правильно… Я предпочитаю/чтобы на тот свет отправилась она, а не я. Вполне естественное желание, а?— Точно! — соглашается он, подтягивая привычным жестом штаны.— А потом, девицам в этой истории со мной не везет, — добавляю я.— Похоже на то…Он указывает на Дмитрия, лежащего по-прежнему без сознания.— А с этим что случилось? Поскользнулся на апельсиновой корке или испугался волка-оборотня?— Хук левой плюс примочка парижским ботинком, — отвечаю. — Он скоро очухается.— А кто этот малый? Я пожимаю плечами:— Жертва любви!— И че мне с ним делать?— Набери в кувшин воды и вылей ему на морду!Дмитрий приходит в себя… Берюрье выплескивает на него новую порцию воды, от чего он фыркает.— Ну что, лучше? — спрашиваю я.Он утвердительно кивает.— Веди себя спокойно, Дмитрий, а то с тобой произойдет то же, что с твоей телкой. Посмотри, на что она похожа…Он смотрит… Происходящая в нем перемена поражает меня. Его лицо искажается, краснеет, потом зеленеет; глаз закатываются, и, наконец, он разражается бесконечным громким взрывом безумного хохота.— Чокнулся! — замечает Берюрье, с которым такое никогда не случится.Я смотрю на парня и соглашаюсь с ним.— Пожалуй.Я в нерешительности.— Дмитрий, — зову я, тряся его за руку.Он не реагирует. Точно свихнулся. Одиночное заключение, любовный вихрь, удар ботинком по чайнику и вид мертвой возлюбленной подействовали на его рассудок.— Слушай, парень, — говорю я, — я сделаю тебе подарок… в память одной девушки, которую мы оба знали. Ее звали Рашель. Я оставлю тебя здесь, из первого же бистро позвоню патрону и скажу, где ты. Это займет минут двадцать. Если захочешь-смоешься. Нет — пеняй на себя, вернешься туда, откуда вышел. Уходим, — говорю я Берюрье.Он стоит, уставившись на меня.— Ты это серьезно?— Серьезней некуда… Тебе не понять…Минут пять мы ищем тошниловку, наконец находим ее на главной улице. Патрон поднимает полотняный навес рычажком… Погода хорошая, жизнь прекрасна…— Два рома, хозяин! Он послушно повторяет:— Два рома.— У вас есть телефон?— В глубине зала, справа…Полчаса спустя, когда мы садимся в тачку Берюрье, мимо проезжает черная машина, в которой сидят четверо мужчин.Красный свет заставляет ее остановиться рядом с нами.На заднем сиденье я узнаю два знакомых лица: Дмитрий и Анастасьев.Дмитрий по-прежнему мрачен и потерян. Анастасьев замечает меня и машет рукой… ЗАКЛЮЧЕНИЕ Эта история, полная недоразумений, неверных шагов, неизвестности и трупов, вконец расшатала мои нервы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35