— Нет, тебе меня не победить, Адольф Гитлер... Пусть я никудышный солдат, отощавший, припадочный, и все мое «воинство» — три женщины, старуха и ребенок, но тебе нас не победить... Никогда!»
Он направился было к женщинам, но тут же передумал, снова взвалил мешок на спину и стал спускаться по солнечному склону. Все равно придется на себе нести. Льда тут, правда, не было, только кое-где еще держался снег, но склон слишком крутой, на Алаяка навьючивать опасно, он — их последняя надежда. Лучше уж он сам все перетаскает на своем горбу... Ничего, не переломится...
Он опустил мешок на большой плоский камень, нагретый солнцем, и полез наверх. Он внимательно смотрел себе под ноги, цепляясь за камни,— и вздрогнул, увидев на вершине перевала, прямо перед собой Дарийку. Она сидела на мешке, тяжело дышала широко раскрытым ртом, и пот градом катился по ее серому лицу.
— Ты! — затрясся Мурат.— Я кому говорил, чтобы сидели и ждали меня? Ты что, человеческих слов не понимаешь?
— Не кричи, Муке,— тихо попросила Дарийка, и Мурат сразу сник, с горечью сказал:
— Ты хоть меня пожалей... Мало того что я тебя вниз не пустил, так получается, что я тебя, больную, еще и мешки таскать заставляю...
— Тебе же трудно... одному...
— А смотреть сейчас на тебя — легко?
Дарийка промолчала.
— Если уж ты пошла сюда — почему же Сакинай осталась?
— Она не может.
— Ну да, ты можешь, а она не может... Хоть бы немного в курджуне принесла... Не сиди на ветру, пойдем вниз, там тепло.
Мурат взвалил на себя мешок, который принесла Дарийка, и пошел вниз. Дарийка брела следом, камни то и дело срывались у нее из-под ног. Мурат несколько раз оглядывался и видел, что она еле идет. «Господи, вот еще беда-то... И чего ей не сиделось внизу? Ведь ясно же сказал — ждите меня. Нет, ей обязательно надо было тащить этот мешок в гору. Такой уж характер, все норовит побольше на себя взвалить... Не то что Сакинай...»
Дарийка почти упала на теплый камень, прислонилась к мешку, Мурат хотел оставить ей свой чапан, но она запротестовала:
— Не нужно, Муке, здесь тепло, а наверху ветер, ты простудишься... Возвращайся поскорее.
— Только, ради бога, сиди и никуда не ходи! — взмолился Мурат.
— Хорошо, Муке,— улыбнулась Дарийка.— Иди...
Когда Мурат подошел к Сакинай, она пригоршнями накладывала в курджун зерно. «Хорошо хоть догадалась неприязненно подумал Мурат и резко спросил:
— Зачем ты отпустила Дарийку, да еще с мешком? Она же больна!
— Я ей говорила: не ходи, но разве она послушает... Что, плохо ей?
— Да чего хорошего,— буркнул Мурат.— Ладно, ты не очень-то увлекайся.— Он отобрал у нее курджун, взвесил на руке. Кажется, не очень тяжелый, донесет Сакинай.
Как и в прошлый раз, он оставил пол мешка и с сожалением отказался от мысли взять все одной ходкой. Оставшееся зерно и узел с одеждой можно навьючить на Алаяка, груз получался небольшой, но ведь вести его в поводу он не сможет, а привязываться нельзя,— если Алаяк поскользнется, то и его потянет в пропасть. На том склоне будет неопасно, а здесь, на льду, рисковать нельзя...
На седловине Мурат приказал Сакинай спускаться к Дарийке, а сам вернулся к Алаяку. Налегке Алаяк шел довольно уверенно, и спуск прошел без приключений, Мурат даже повод отпустил, конь сам выбирал, куда ступать.
Дарийка стонала, обхватив руками живот, растерянная Сакинай сидела рядом и явно не знала, что делать.
— Что с ней? — испуганно спросил Мурат.
— Не знаю...— Сакинай готова была расплакаться.— Что-то с животом. Наверно, оттого, что тяжелое подняла...
Мурат опустился на колени, осторожно сжал ладонями голову Дарийки:
— Дарийка, скажи, что с тобой? Что у тебя болит?
Дарийка не отвечала, кусала распухшие губы, потом вдруг
резко вытянулась, плотно сжав ноги, дрожь волной пробежала по ее телу.
— Дарийка...— простонал Мурат, увидев, как буквально на глазах синеют ее губы.— Скажи что-нибудь...
— Боже мой, Мурат, сделай что-нибудь! — взмолилась Сакинай.— Что это за болезнь?
— Мне-то откуда знать, ведь не я, а ты училась на доктора,— сердито отозвался Мурат.
— Да какой из меня доктор, я даже училища не окончила... Что же делать? — Сакинай стала вытирать платком, потное лицо Дарийки.— Ведь только что была здоровая...
— Что? — Мурат посмотрел на нее.— О чем ты говоришь? Она же еще вчера заболела...
Мурат осекся. Господи, о чем они говорят? Надо как-то помочь Дарийке, но как? Они даже не знают, что с ней... Теперь уже не только губы, но и все лицо Дарийки приобрело синеватый оттенок. Мурат приподнял ее голову и закричал:
— Дарийка! Открой глаза! Скажи что-нибудь! Где у тебя болит?
Веки ее дрогнули, она еле слышно прошептала:
— Я слышу, Муке... Я, наверно, измучила тебя... Бедненький...
— Не надо так,— потерянно сказал Мурат.— Это я всех вас измучил... Я во всем виноват...
Но Дарийка не слышала его — она была без сознания, сквозь неплотно прикрытые веки виднелись синеватые белки ее закатившихся глаз. Через несколько минут она пришла в себя, прошептала:
— Отойди, Муке... Сакинай...
Мурат, не понимая смысла этой просьбы, отошел, сел на камень, повернувшись к ним спиной. «Наверно, что-то женское», — тупо подумал он, прислушиваясь к тому, что делала Сакинай, но ничего; кроме глухих стонов Дарийки, не было слышно.
И еще однажды, уже под вечер, она пришла в себя,
открыла глаза и, когда Мурат склонился над ней, попросила:
— Воды... Очень хочется пить...
— Воды...— повторил Мурат, глядя на Сакинай.— Где у нас вода?
— Я не знаю...— Сакинай беспомощно пожала плечами.
Мурат поднялся и, пошатнувшись, едва не упал — у него
вдруг закружилась голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94