И это совсем рядом, в каком-нибудь километре от дороги к леднику! Совсем рядом! И выбраться отсюда несложно — надо вернуться назад, километра на полтора, и подняться по сухому руслу на отрог, а там до дома рукой подать!
Еще минуту назад ему казалось, что больше он и шага не сможет сделать, а теперь бодро ступал по камням, не чувствуя ни боли в разбитых ногах, ни тяжести мешка за спиной, ни холода от влажного, пропитавшегося кровью чапана. Даже как будто жарко стало. И когда с вершины отрога Мурат увидел внизу крошечные черные точки домов, он, не снимая мешка, повалился на землю и в сладостном изнеможении вытянулся на ней. Дома... Наконец-то дома... И не с пустыми руками, и можно будет прямо глядеть в глаза маленькой Изат, Гюлыпан, Айше-апа...
Он был уверен, что Изат и Гюлыпан выйдут встречать его, наверно, еще с вечера глаза проглядели, ведь он обещал вернуться вчера. Ничего, праздник отметят сегодня...
И когда от домов отделилась одинокая, едва различимая глазом фигурка, Мурат решил: это Изат. А Гюлыпан в доме, пока оденется, соберется...
Слишком быстро бежала Изат, слишком быстро... Мурат остановился, вытер слезящиеся, утомленные снежным солнечным блеском глаза — и увидел Гюлыпан. Значит, Изат пошла за водой к роднику, где же ей еще быть? Но почему так быстро бежит Гюлыпан, почему растрепаны ее непокрытые волосы? И что-то случилось с ее лицом. Мурат никак не мог понять что. А вопрос ее прозвучал просто бессмысленно:
— Где Изат?
— Изат? — непонимающе смотрел на нее Мурат.— Почему ты спрашиваешь об этом? Откуда я могу знать, где Изат?
Гюлыпан, сцепив руки на груди, стала медленно оседать на землю. Мурат, отбросив ружье, подхватил ее.
— Что с тобой? Почему ты спрашиваешь про Изат? Где она?
Белое опрокинутое лицо Гюлыпан, огромные черные глаза
с расширенными от ужаса зрачками. Мурат сильно встряхнул ее за плечи, крикнул, сильно брызнув слюной:
— Где Изат?!
— Она... ушла.
— Куда ушла?
Но Гюлыпан уже ничего не могла сказать,— вцепившись в его чапан, она затряслась в судорожных рыданиях.
XXI
Потом уже, когда пришли домой, Гюлыпан, успокоившись, рассказала, что произошло. Вчера еще с обеда они стали ждать его, то и дело выходили во двор, смотрели на дорогу. В конце концов Изат и совсем осталась там, не спускала глаз с предгорий.
Уже вечером забежала в дом на секунду, торопливо сказала, что пойдет встретить Мурата. Гюлыпан крикнула вдогонку, чтобы не ходила далеко... «Она ведь и раньше выходила встречать вас»,— говорила, всхлипывая, Гюлыпан... Мурат молча кивнул, и Гюлыпан продолжала рассказывать... Когда стемнело, она забеспокоилась и пошла звать Изат. Ее нигде не было. А ночью выпал снег, растаявший уже через час после восхода солнца, и вместе с ним растаяли все следы...
Мурат, обхватив голову руками, тупо разглядывал носки своих разбитых сапог. Значит, не померещилось ему вчера, в последнюю секунду перед приступом,— он действительно слышал голос Изат. Она отозвалась на его выстрелы и его эпилептический вопль. И может быть, догадывался Мурат, именно ее голос отвлек от него волков. Но ведь она не могла за несколько часов далеко уйти от дома... Но не так уж далеко и он был, а в горах звуки, отраженные от скал, можно услышать и за десяток километров...
Они искали ее восемь дней. Вставали на рассвете и возвращались поздно вечером. Гюлыпан робко предложила разделиться, но Мурат резко отказался. А последние четыре дня вообще ходил один — Гюлыпан, непривычная к горам, до крови сбила ноги и едва ковыляла. Хоть бы след какой обнаружился... Но камни не хранят следов. Осмотрели все ложбины, уступы вокруг — ничего. Мурат обошел кромку ледника, внимательно вглядываясь во все места, где Изат могла бы пройти, но и там не оказалось никаких следов.
Каждый вечер, в сумерках возвращаясь домой, он знал, что увидит ту же картину —'серую неподвижную фигуру Айши- апа. Она ни о чем не станет спрашивать его, просто будет
смотреть, как он идет. Только смотреть. А если он попытается заговорить, она не ответит. Зачем?
И только вечером восьмого дня она остановила его, сказала негромко:
— Не ходи больше, Муке. Ее нет.
Мурат, с трудом разогнувшись,— как он ни старался, но не смог сдержать приступа жестокого кашля,— возразил:
— Надо еще посмотреть на Уч-Кошконе.
— Нет,— твердо сказала Айша-апа, прямо глядя на него сухими выцветшими глазами.— Ты больше никуда не пойдешь. Я знаю — ее больше нет. .
Мурат, снова закашлявшись, махнул рукой, ушел к себе, отказавшись от ужина, и на следующее утро остался дома.
Не стало Изат, и жизнь как будто окончательно покинула убогий поселок. Словно Изат и была этой жизнью...
Молча готовила скудную еду Гюлыпан, молча подавала, безучастно двигал кровоточащими деснами Мурат, не подымала с колен поникших рук Айша-апа — она совсем перестала есть. Случалось, во время обеда или ужина все трое не произносили ни слова. Поев, Мурат тут же уходил к себе, часами лежал на постели, глядя в серый потолок, в урочные часы брел на станцию, записывал показания приборов. От мысли вернуться за остатками туши яка он отказался почти не раздумывая — знал, что просто не дойдет туда. В конце концов, есть же какой-то предел силам человеческим, и он явно перешел его, случалось, что одышка и боль в груди заставляли его переламываться даже на коротком пути от дома до станции. А о том, что они будут есть, когда иссякнут последние запасы, он просто не думал. Хватит, надумался... Эти думы погнали его на проклятую охоту — и вот результат: гибель Изат. А как он радовался своему везению... Что пристрелил яка, не упал в костер во время припадка, что погода прояснилась, что не заблудился, дошел до дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94