..3 — Она еще раз внимательно оглядела копье.— Да, конечно, я уверена... Что ты можешь знать об этом? Ты еще молодой.
1 Мазар — священное место, предмет поклонения.
2 У у к — жердь купола юрты.
3Уркун —конец жестоко подавленного национально-освободительного восстания киргизского народа в 1916 году. Бегство киргизов в Китай.
А я... Как вспомню, что было во время Уркуна, в глазах темнеет... Будь проклято все... Я и утром потому повернула к Кара-Кыру, что на Чате все напоминает о том тяжелом для народа времени...
Земляки Мурата в изгнании не были, но он много слышал об Уркуне. Да и кто во всей Киргизии не слышал об этом. Но как же отличалось то, о чем говорила сейчас Айша-апа, от слышанного Муратом прежде... Он словно воочию видел горы, покрытые мглой и дымом, и стремительно спускавшихся по склону кочевников, которых косили пулеметные очереди, слышал ружейную пальбу, ржание коней и рев верблюдов, душераздирающий плач женщин и детей и видел, как срываются в пропасть лошади под детскими седлами с притороченными к ним колыбелями... Он смотрел на обломок копья, обхватив руками голову. И с таким «оружием» они шли на пулеметы... В чем же была вина его несчастного народа? Ему хотелось крикнуть Айше-апа: «Хватит!» — но продолжал молча слушать ее негромкий голос. Наконец Айша-апа, взглянув на него невидящими глазами, умолкла сама.
Теперь Мурат ехал впереди, за ним Айша-апа и последней — Изат, изумленно смотревшая на все вокруг. Выросшая в маленькой долине, привыкшая к скучному виду серых полей, теперь она вбирала в себя весь этот неведомый прежде огромный прекрасный мир с горами, долинами, реками... боже, сколько же всего было тут! За близкими горами вновь вставали горы, а за ними — догадывалась она — еще горы, и бесчисленное количество рек и ручьев, и такое высокое чистое небо сияло над ее головой, которого никогда она не видела в своем аиле. И что ей было до горестных рассказов Айши-апа о делах давно минувших дней...
Айша-апа, опустив поводья, устало горбилась в седле, Мурат иногда оглядывался на нее и, улыбаясь, подбадривал: «Уже скоро, совсем немного осталось». Айша-апа молча кивала и, глядя на мерно колыхавшуюся гриву коня, вновь погружалась в свои думы. Одного ей сейчас хотелось — поскорее добраться до своего нового дома и увидеть Гюлыпан. Что ни говори, единственная сноха. Вот уже больше года, как жила она здесь, в горах. «Может, беременная? Дай-то бог... Вряд ли родила, Мурат обязательно сказал бы...»
Айша-апа глубоко вздохнула. Она сама выросла единственным ребенком в семье. И покойный ее муж тоже был единственным. Видать, так уж на роду написано. И Тургун-
бек — тоже один у нее. Нет, и до него они слышали детский голос, и не однажды. Но не суждено было им жить, умирали в младенчестве. Тургунбек был последним.
И не напрасно назвали его так...1 Вот только отцу не довелось увидеть, как вырос Тургунбек. Не успел обрезать ему путы. Не до того было...
Качнулся конь, оступившись на камне, вскинула голову Айша-апа, натянула поводья, но снова мерно заколыхалась грива перед ее невидящими глазами, снова мысли ее в далеком, нынешнем времени. Чего только не пришлось пережить... Война красных с белыми, банды басмачей, ложишься вечером спать и не знаешь, кто поутру проскачет по аилу... Потом — коллективизация. По одному, по двое, иногда целыми родами прибывали с гор люди, делили землю по берегам рек. Стали расти села по соседству. Зацвели сады, зазеленела веками нетронутая целина. Да, совсем другое, новое время наступило, и как весело, дружно работалось тогда...
После окончания школы Тургунбек отправился в город, в самый Бишкек. Айша-апа толком не знала, где он учился, вроде бы «текиник»2 называется. В общем, этим «текиником» по воде он и стал работать, в прошлом году приехал сюда, в горы.
Не доехав до конца долины, они свернули в ущелье, дорога пошла в гору. Угрожающе нависли над узкой тропой скалы, и казалось — одно неосторожное движение, и они обрушатся вниз. Вверху, на восточных склонах, еще видны были слабые лучи света, а ущелье уже заполнилось сумеречной мглой.
Скалы вдруг расступились, вдали обнаружился сизый дымок, спокойно уходящий в светлое небо. Заволновалась Изат, разглядев прилепившиеся к подножию горы домики.
— Мурат-аба, мы уже приехали? Приехали, да?
— Приехали, милая,— улыбнулся Мурат.— Вон, видишь, это и есть наша Станция.
«Станция»? — переспросила про себя Изат.— Но ведь станция...»
Облегченно вздохнула Айша-апа, радуясь окончанию долгого и трудного пути. Не хотелось ей признаваться в своей усталости, но куда денешься, если все тело налито тяжестью, ноют старые кости и дрема смеживает веки... Но
1 Тургунбек — дословно: крепко стой, оставайся живым.
2 Текиник — искаженное «техникум».
впереди последний подъем, а там уж можно будет отдохнуть и начинать новую жизнь...
Кто-то вышел из крайнего дома, вгляделся в путников и, видимо, позвал остальных. И три маленьких фигурки стали приближаться к ним. Гюлынан, самая молодая, опередила Дарийку и Сакинай.
Мурат ехал впереди, они еще не могли разглядеть его лица, и каждая молила, чтобы этот всадник оказался ее мужем. Первой со вздохом склонила голову Гюлыпан, с разочарованием узнав Мурата. Побледнела Дарийка, прижав руки к груди. Зато как возликовала Сакинай, еще не смея поверить до конца своему счастью, беззвучно зашевелила губами: «Боже мой, неужели правда? Значит, Мурат не ушел на войну, он возвращается сюда, ко мне?»
Увидев Гюлыпан, Изат соскочила с лошади и с криком бросилась к ней:
— Гюкюн-джене!1
Гюлыпан крепко прижала ее к себе, поцеловала и, продолжая обнимать, с надеждой взглянула на Айшу-апа снизу вверх:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94