Молчание длилось долго. Наконец она сказала:
– Я любила его всем сердцем. За пятьдесят лет это чувство ничуть не ослабело.
Джанна никогда не слышала от тети таких прочувствованных слов. Ее голос был полон любви.
Затаив дыхание Джанна слушала рассказ о событиях декабря 1941 года.
* * *
Дело близилось к полуночи; Пифани сидела в подземном бункере, вслушиваясь в эфир. Радисты генерала Роммеля, силы которого противостояли британцам в Северной Африке, на ночь покинули эфир. Не снимая наушников, Пифани уронила голову на стол, едва не ударившись о радиоприемник. Если повезет, она сможет немного поспать, пока не настанет время сменяться. Она предпочитала дневную смену, когда напряженные радиопереговоры не давали зевать и не оставляли времени беспокоиться за Йена.
По мере активизации североафриканской кампании Пифани приходилось все больше работать. Мальтийцы фиксировали благодаря радиоперехвату малейшие передвижения войск и судов. Зная, что вторжение на остров может состояться в любой момент, они не желали быть застигнутыми врасплох. Пифани переводила коротковолновую морзянку на немецкий или итальянский, а потом на английский, после чего передавала донесения начальству. На все это уходили считанные секунды. Благодаря ее необычайной внимательности Пифани перевели на прослушивание дальней радиосвязи, в которой участвовало берлинское командование и применялись сверхновые коды.
Наградой за долгие часы в кромешной темноте были радиограммы от Йена. Ему каким-то образом удавалось уговорить радистов вставлять в сообщения словечко «сокол», благодаря чему она всегда знала, где он находится. В последний раз «сокол» переместился из британского штаба в египетской Александрии в передовые части, находящиеся в Ливии. Судя по его репортажам, которые передавались через мальтийское радио на лондонское Би-би-си, он находился в окопах, вместе с солдатами. Она помнила, что в этом с самого начала состояло его заветное желание.
Пифани ни секунды не могла быть спокойна. Опасность постоянно витала, если не над Йеном, то над отцом. Он, подобно многим островитянам, стал жертвой «бомбовой болезни». Врачи утверждали, что это типичная тяжелая депрессия, вызванная отмиранием нервных окончаний из-за оглушительного рева и грохота при продолжительных бомбардировках. Жертвы болезни разгуливали во время налетов по улицам, как будто ничего не происходило. Отец Пифани, подобно многим другим мальтийцам, стал пугающе рассеян. Ему было всего сорок с небольшим лет, но он уже казался дряхлым стариком. Оставалось утешаться тем, что мать не дожила до этих печальных дней...
Залп радиопомех заставил Пифани вздрогнуть. В эфир вышли итальянцы, и их было слышно настолько отчетливо, что она решила самостоятельно перевести их коротковолновую депешу. Немцы пользовались на дальней связи сложными кодами, расшифровать которые не удавалось, как Пифани ни старалась. Записи такого перехвата приходилось передавать в Англию, в Блетчли-парк, где работал дешифровальный аппарат. После дешифровки сведения отправлялись обратно на Мальту, откуда Пифани и ее сослуживцы рассылали известия в соответствующие штабы.
Она немного поколебалась, решая, включить ли свет. После того, как несколько месяцев назад они с Йеном встречали долгожданный конвой судов, Мальта почти не получала припасов. В очередной раз сложилась критическая ситуация с горючим. Она все же зажгла лампу, полагая, что радиограмма, посланная в такой неурочный час, не может не быть важной.
Она записала сообщение, быстро сообразив, что оно даже не закодировано. Это был просто очень корявый немецкий – плод стараний какого-нибудь итальянца, чей немецкий язык ограничивался приветствием «Хайль Гитлер!». Речь в радиограмме шла о происходящем в эти самые минуты воздушном налете; Пифани напряглась. Забыв выключить свет, она бросилась в соседний тоннель, чтобы разбудить командира, которому полагалось информировать о важных радиосообщениях британского генерал-лейтенанта Уильяма Добби, назначенного генерал-губернатором Мальты.
– Вы уверены, что не ошиблись? – взвился командир. – Пирл-Харбор? В первый раз слышу.
Пифани тоже понятия не имела, что это за место. Однако уже к вечеру любой мог бы найти эту роковую надпись на карте Тихоокеанской акватории. Мальтийцы сочувствовали гавайцам, находившимся в сходном положении; только им грозило японское вторжение. Все ждали худшего. На следующий день Америка вступила в войну. Мальтийцы торжествовали. Имея на своей стороне таких союзников, как американцы, можно было с большей надеждой смотреть в будущее.
Спустя несколько дней пришла новость об усилении осажденного британского гарнизона в Тобруке. «Сокол» оказался в первых рядах, пришедших на выручку осажденным. Дела пошли на лад, и мальтийцы спешили поздравить друг друга. Даже необычайно ненастная погода не могла испортить их настроения: со стороны вулкана Этна дули ледяные ветры, именуемые на острове «грегал», впервые за последнее десятилетие принесшие снегопад.
Рождество 1941 года Пифани встречала вместе с отцом в церкви. Закутавшись в одеяло, она внимала службе. Священник напомнил мальтийцам, что жители Ленинграда, оказавшегося в блокаде еще в сентябре, испытывают более тяжкие лишения. Ленинградцы сотнями умирали от голода; на Мальте пока что никто не погиб такой страшной смертью.
Пифани молилась за спасение всех, чья жизнь оказалась под угрозой в военное лихолетье, особенно за узников нацистских «трудовых» лагерей. Благодаря настойчивости супруги президента Рузвельта Элеоноры из лагеря Дахау выпустили знаменитого детского психиатра Бруно Беттельхейма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145