Старый Охрана огрызнулся бы ссылкой на параграф, закрылся бы цитатой или глухой стеной молчания, новый только печально улыбнулся.
— Откуда я знаю? Это будет ваша проблема... — А может, он просто научился хорошо носить маску, как дрессировщик при общении со львами?
Охрана протиснулся мимо нас и опять пошел по узким коридорам. Поворот, поворот, лестница, лифт, коридор, еще поворот. На каждом углу готовые захлопнуться после нашего прохода створки автоматических дверей и висящие над головой задвижки. Последняя дверь — и белый зал, начиненный медицинской техникой.
— Сдаю вас с рук на руки товарищу Симченко. — Охрана улыбается.
— Да-да, я к вашим услугам. — Привычный голос в безлюдном зале вызывает не слишком приятные ассоциации. — Проходите, располагайтесь. — Он еще несет оптимистичную чушь ироничного оттенка, а новое тело Симченко выходит из какого-то закутка и, бодро улыбаясь, молча идет к нам.
— Сожалею, заснул. — Первые слова, вырвавшиеся из его рта.
— Молчал бы уже, чревовещатель. — Ехидство Наташи не оставляет ее и здесь.
Охрана машет нам рукой, и за ним захлопывается дверь.
— Супруги Круглецовы. — Симченко переходит на официальный тон. — Машины для приема вашего сознания готовы. Тела для переходного периода — тоже. Что касается вашего сына, то с ним все в порядке — инкубатор поддерживает существование эмбриона, и возможно его полноценное выращивание. Психологи все еще настойчиво рекомендуют вам, госпожа Круглецова, принять его в свое новое тело для большего сохранения вашей человечности.
— Да согласна я, не знаешь, что ли. — Мы долго обсуждали этот вопрос с Наташей, она очень боялась, что очередная диверсия оборвет связь между ее сознанием и телом или, того хуже, очередные гуманисты или сбесившийся ИИ возьмут под контроль организм и устроят выкидыш, но в конце концов я убедил ее, что риск этого не больше, чем при обычной беременности. Симченко своей фразой всего лишь исполнял какой-то очередной совет психологов.
— Желаете увидеть свои будущие тела?
— Я — пас. Мне хватит того, что я увижу показатели здоровья и соседнюю койку. — Беру инициативу в свои руки, но Наташа все-таки женщина, и она требует подробного осмотра.
— Хорошо, но только когда придет ваша очередь. — Симченко тонко предотвращает еще не возникшую между нами ссору. — Кстати, надо определить, кто из вас будет первым. Кинете монету?
— Да. У тебя случайно нет?
Мой сарказм пропадает втуне: даже в этот момент преображенные стараются не выказывать своего бешеного преимущества над нами — Симченко только пожимает плечами. Он, конечно, намекнул своей фразой, что неплохо бы поторопиться и не разводить мелодрам, но прямо он этого не скажет и монету из кармана не вынет. Наверняка она там у него есть, на тот случай если я забыл ее дома (у нейробиологов нет полного доступа к охранной информации, и как я собирался сюда, он не видел). Однако же или Симченко уже оценил наше инфракрасное изображение, или что-то прочел в наших лицах, но он понял, что монета у нас запасена. Приходится чуть отстранить Наташу и обеими руками рыться в карманах, куда утром опустил металлический дензнак. И вот он, чуть сбитый по краю жребий судьбы достоинством в один рубль.
— Орел или решка, — спрашиваю ее. Наташа колеблется несколько секунд и почему-то кусает губы.
— Орел! — решительный взмах ее руки.
Я хорошо бросаю монеты. Тут главное — аккуратно взяться за самый ее край, почувствовать баланс и указательным пальцем не столько подбросить — закрутить ее в воздухе вокруг своей оси. Тогда она превратится в сверкающий полупрозрачный круг, секунду или две парящий над полом.
— Решка, — провозглашает Симченко, как только монета касается пола.
— Твоя правда, — соглашаюсь я.
Все кончилось. Больше нет никаких предлогов, причин и чего бы то ни было для оттяжек и задержек времени. Надо подойти к лежанке и смотреть, как на твою голову опускается сканер. Куда-то исчезает то спокойствие, что глухим одеялом укутывало меня последние часы. Нет, это не страх и не радость. Просто есть в этом такая порубежность, граничность, которую нельзя игнорировать. Вот я был таким, а стану другим. Это захватывает меня, я чувствую, что превращаюсь в человека-кролика перед удавом-сканером. Он зачаровывает меня, как скипетр, держава и корона зачаровывают любого претендента на трон, как пулемет захватывает душу новобранца, а подпись министра вгоняет в ступор мелкого чиновника. Он как воплощение жерновов истории, через которые мне надо идти.
Не замечаю, как я уже сделал шаг к сканеру, и Наташа дергает меня за рукав. Оглядываюсь и напарываюсь на ее взгляд. Кончилась в ней старая убежденность и утреннее ехидство, осыпалось, как кожура с луковицы. Не думал, что в ее глазах увижу такую смесь отчаяния и надежды: дымчатый топаз царапает мне сердце — там страх, готовый пролиться слезами, и воля, что держит его в тисках, жажда жизни и желание власти, там почти выгоревшая чувственность и притуплённый ею рассудок.
Я хочу сказать легкую прощальную фразу, эдакий лозунг, что ободрит ее, рассеет страх и покажет весь блеск будущего. Открываю рот и понимаю, что мне нечего говорить — если я подавлю в ней неуверенность словесными увертками, своей волей и влиянием на нее, это будет обманом, потому как я сам сейчас боюсь. Любая необходимость, чувство долга и ответственность, любые рациональные доводы сейчас бессильны поколебать в ней это состояние. Его можно только пережить. И я просто стою и смотрю на нее.
— Иди, все хорошо. — Она улыбается, чуть-чуть привстает на цыпочки и целует меня.
Симченко, как незаметный, неподвижный призрак, пережидает эту сцену и так же деликатно и неощутимо провожает меня до лежанки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110