— Когда ты вообще приходил домой вовремя? Месяц назад, полгода? Вспомнила! Еще до того, как нашел эту проклятую работу. — Океаны ее синих глаз превратились в два карбункула, режущих все на своем пути.
— Ты хочешь, чтобы я ее бросил? — Равнодушный голос в ответ.
— Да, черт побери, и скорее! Ты отсутствуешь, тебя нет! Даже когда ты храпишь по ночам, ты думаешь не о семье, а о работе. — Въедливость ее голоса могла соперничать с кислотой.
— А я и работаю. Да! Я работаю! Ты понимаешь это, я хотел заниматься этим всю жизнь, это моя мечта! — Злость во мне начинала подбираться к разуму, как черная пена к ободку кастрюли, предохранительный клапан сбросил первую порцию пара.
— Сын, он смотрит на нас как чужой, тебя он вообще забыл, а меня еле узнает!
— Так бросай свое преподавание, или ты думаешь, что студентам интересен твой бред? — Пена подступила к самому краю, а предохранительный клапан и не думает закрываться.
— А на что мы будем жить?! Сколько тебе платят? — Вот это была уже неправда, платили мне немного меньше, чем раньше, но вполне достаточно. Уж во всяком случае, больше, чем ей.
— На себя посмотри! Даже со студентов стричь не умеешь! — Пена полилась на горелки, котел взорвался.
Я до сих пор не знаю, проснулся ли тогда Васька. Если да, то это была не самая спокойная ночь в его жизни. Мы ругались до самого утра, припомнив друг другу все прошлые прегрешения, ошибки, весь эгоизм и наглость. Мы выдумывали взаимные измены и вспоминали самые черные ругательства, какие только хранились в уголках нашей памяти. Как не дошло до рукоприкладства? Мы все-таки цивилизованные люди, потому предпочитали бить посторонние вещи: половина шикарного, расписанного под знаки зодиака сервиза, почти все простые тарелки, три деревянные полки и туалетный столик отправились в небытие. Но мы ругались даже когда я заклеивал разбитую ладонь, а она подрезала сломанные ногти. Нечего было и думать, чтобы лечь спать, выяснение отношений поглотило нас без остатка. По счастью, все на свете кончается, и наступило утро. Кое-как прополоскав сорванные глотки и уничтожив следы всенощной ругани на лицах, мы разбежались по своим рабочим местам.
Трещина в отношениях могла относительно безболезненно затянуться, если бы мы вели старый образ жизни. Самая длинная истерика заканчивается, каждый из нас увидел бы другого трезвыми глазами, и сердца приказали бы нам помириться. Но следующий раз мы увиделись с ней только через сутки, когда покой снова начал перерастать в раздражение.
— Доброе утро. — Вежливо-безразличный взгляд с одной стороны.
— Доброе утро. — Такой же ответ с другой.
Потом у меня была недельная командировка в Питер, потом ей потребовалось ночевать в институте — ставить очередные эксперименты. Мы приходили домой, кое-как разогревали еду, заказанную домовым, и заводили бесконечные разговоры с этими жестяными мозгами: давали им новые имена, вводили пароли доступа, требовали пересказывать новости. Васька был еще слишком мал, чтобы служить «передаточным звеном» и мирить нас. Дети вообще, если их при этом не бьют, очень легко увлекаются теми ссорами и войнами, что ведут родители. И стоило одному из нас обвинить другого, как сын с готовностью отзывался на это. Хорошо, что мы не увлеклись и смогли вовремя остановиться, выплескивая злобу на домовом.
Как мера поддержания на плаву семейного корабля были куплены психологические программы: теперь домовой пытался помирить нас в меру своего интеллекта. Корректный голос выливал на нас ушаты анализа психологии семейной жизни; рассказывал анекдоты, душещипательные истории и даже выжимку из криминальной хроники. Все это добро разнообразилось главами из любовных трагедий, сонетами и песнями. Не скажу, что эрзац домашнего уюта был качественным, но подвижки у нас в головах имелись: злиться в такой обстановке на Олю у меня не было никакого желания, она тоже не хотела изображать пилу. С одной стороны мы помирились, но с другой — по-прежнему не видели друг друга целыми днями.
Можно ли забыть другого человека, любимую женщину, с которой прожил не один год? Забыть те мелкие черты лица, которые милее всего твоему сердцу, потерять в перекрестках сознания ее привычки, забавные пристрастия и увлечения? Целиком — никогда. Память всегда сохраняет что-то особенно дорогое для тебя: разворот головы, манеру звонить в дверь, поправлять волосы. Но нельзя удерживать в голове весь образ, он понемногу стирается, превращается в такую бледную акварель, скупой карандашный набросок, силуэт на грязном стекле. А отражение, тень, уже нельзя любить. Призраки только тревожат память и кусают сердце. Друг для друга мы становились именно такими призраками. Мы оба понимали, что так долго не может продолжаться — невозможно говорить с электронным голосом, фантомом твоего разума, думая, что он материализует мечты твоего сердца.
И все-таки надежда появилась: техника всегда готова подбросить нам что-то новое, пусть даже и в чувствах. Возможность увидеть жену, поговорить с ней в любой момент дня и ночи — это было давно и не помогало: что толку в телефоне, если голова все время занята другим и нет времени дотянуться до трубки? Здесь было другое — передача сигналов нервной системы. Первые попытки были чуть ли не двадцать лет назад, стационарные установки смогли сделать не так давно, машину епископа Беркли только обещали, но нам такой силы и таких подробностей не было нужно.
Это будет как постоянная связь на уровне эмоций: если ваша жена чего-то сильно испугается или ей будет больно — у вас сразу потемнеет перед глазами. Ее радость будет вашей радостью, и наоборот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110