Много было у него неудач, Кокнер не обращал внимания на закинутые удочки или отделял форму от содержания, требуя лучшего оформления работ, но сегодня все получилось.
Павел Иванович вернулся в бюро с самым хмурым и деловитым видом, на какой только был способен. Несколько минут сидел у себя в закутке, после чего организовал селектор.
— Последняя разработка нуждается в проверке. Этим займутся... — Он начал подробно перечислять, кто и над чем должен работать.
Сам он тоже окунулся в поток информации — увы, нельзя быть хоть микроскопическим начальником и вообще ничего не делать, это недостижимая мечта рвущихся на синекуры лентяев. Требовал разработки очередной клубок процессоров, вентиляторов, бесконечных соединений, что получался в результате работы узловиков. И, самое важное, начатую тенденцию в поведении начальства надо было поддерживать, холить и лелеять.
Немедленно, без приложения особых усилий, была создана другая модель, чуть менее перспективная, чуть более дорогая. Дитя тупиковой ветви развития, оттенок будущих неудач почти висел над ее числовым выражением. А вот над оформлением потенциального брака пришлось потрудиться. Светло-бирюзовая цветовая гамма, меньше контрастность. В технике нельзя обойтись без острых углов? По возможности сделать их незаметными, глаз должен скользить по ним, плавно переходя от детали к детали. И все сотворить неуловимым для сознания, подспудным, неощутимым, чтобы начальство не отдало приказания, и другую модель представить в таком стиле.
В записях службы безопасности и психологического контроля было отмечено, что до обеда Круглецов наметил только первые штрихи будущего оформления альтернативной модели, на перерыве развлекался своими любимыми психотипами.
На следующей оперативке Яков Умарович долго крутил носом.
— Разработано хорошо, слов нет, альтернатива тоже неплохая, но не нравится мне это... — Сомнение плавало в его глазах, как пенка в стакане молока.
— Нас сроки поджимают, — осторожно высказался Павел Иванович.
— Твоя правда... Ладно: то, что готово, — идет в серию, разработку альтернативной модели продолжай. — Начальник отдела в затруднении еще раз пожевал губами и в конце концов махнул рукой.
Круглецов с трудом удержал на лице выражение озабоченности.
Так началась эта странная охота на одного человека, где его вкусы и привычки служили загонщиками. Кроме цветов и форм, на втором этапе в дело пошли скользкие формулировки, правдивые по содержанию и трудноперевариваемые по форме. Это было еще более тонкое оружие воздействия, и работать с ним приходилось уже безо всяких аналитических программ, благо начальственных правок в самых разных текстах у подчиненного хватало. Павел Иванович уподобился таракану внутри большого часового механизма: нельзя откровенно заклинить самую маленькую шестеренку и остановить часы — придет человек с инсектицидом; эту шестеренку надо придерживать, упираться в нее лапами, тогда человек проспит и опоздает на работу.
Следующие две недели аппаратное бюро было загружено до предела: пересчитывали, перепроверяли, альтернативные линии развития моделей сыпались как из рога изобилия. Сотрудникам стоило больших усилий держать темп разработок.
Что характерно, конструкторский талант Павла Ивановича раскрылся в те дни полностью, его догадки были почти гениальны, прогнозы развития, составленные им тогда, работали еще не один месяц, он дошел до той степени знания предмета, что отчасти предвосхищал результаты машинных расчетов. Вдохновение будто бы прописалось в его закутке, подчиненные могли только удивляться. Круглецов блистал, одновременно делая все, чтобы его блеск начальством не замечался.
Одно бюро, однако, погоды не делает. Как бы лично Павла Ивановича ни ущемляли, как бы ни напрягали его маленький коллектив, отдел в целом выглядел очень неплохо. Круглецов учел этот момент: необходимо было вмонтировать неприятный для начальственного глаза дизайн и невзрачные формулировки в умы коллег по отделу. Если хотя бы три-четыре бюро начнет лихорадить, это будет уже то. Подготовка всего этого добра требовала много времени, игра с психотипами, как отметили следящие программы, стала поглощать почти весь досуг начальника аппаратного бюро.
Круглецов развернул бурную деятельность на флангах интриги: в корпусном бюро долго жаловался на смерть хорошей идеи, между делом показывая отличные ее изображения в непроходных тонах. В сметном чуть ли не крокодильими слезами плакал, ввинчивая по мере сил в мозги его обитателей нужные ему формулировки. Это была своеобразная рекламная кампания, в которой одна сторона ждала от другой не денег, не принятия сложных идей или линии поведения, а микроскопических подвижек в сознании, крохотных штрихов в работе.
Яков Умарович один раз пересекся с ним как раз в этот момент.
— Чего жалуешься, Круглый? Твои идеи в помойку никто не выбрасывает, успокойся! — Его вытянутый палец затрясся, как испорченный метроном.
— Я спокоен, какие могут быть вопросы? — Павел Иванович расчетливо добавил в голос сдерживаемой обиды и торопливо раскланялся.
Земледелец после голодного года не ожидает первых ростков пшеницы с таким нетерпением, с каким ждал Круглецов симптомов недружественного дизайна в работе остальных бюро. И дождался. Кокнер раскричался на Лидочку-расчетчицу за стиль доклада, потребовал выражаться яснее, отправил на доработку несколько корпусов, был готов сорваться на всех и каждого.
Вот тут началось самое ответственное — посаженную на крючок рыбу надо было подсечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110