— Хорошо, — сдался я. — Называйте адрес.
Она назвала. Я записал.
— Буду через сорок минут, — пообещал я и положил трубку.
Мой «шевроле» после разлуки с Марининой «вольво» бегал с превышением скорости. Как истинный француз, он был весьма легкомыслинен, любил смену впечатлений и терпеть не мог постоянства.
Ровно через сорок минут я уже жал пальцем на кнопку дверного звонка коттеджа мадам Виноградовой. И вот дверь распахнулась и я понял, что мои предположения относительно её внешности полностью сбылись. Передо мной стояла молодая женшина лет двадцати восьми — тридцати, пухленькая и примиленькая, в сильно декольтированном ярком шифоновом платье, таком воздушном, что больше напоминало пеньюар куртизанки эпохи Людовика Четырнадцатого. А её наивные зеленые глазки пятилетней девочки взирали на меня удивленно и одновременно разочаровано.
— Здравствуйте, Любовь Сергеевна! Разрешите представиться — следователь Говоров Андрей Петрович. Я вам звонил.
— Здравствуйте! — в замешательстве проговорила она. — А где этот… прежний?
Так вот в чем тут дело! Она ожидала нашего малыша богатырского телосложения Рому Шилова, готовилась к встрече, на что-то надеялась и, вдруг, на тебе — вместо ожидаемого богатыря, сына сибирской тайги, видит перед собой какого-то хилого интеллигента. Ей можно только посочувствовать. Как говориться, не только не тот, но даже и не Федот.
«Когда он научится представляться!» — с неудовольствием подумал я о своем друге.
— Вы очевидно имеете в виду нашего оперативного работника Романа Шилова? — спросил.
— Ну да. — кивнула она. — Прежнего?
— К сожалению, он не смог прийти, заболел, — печально вздохнул я.
— Заболел?! — удивилась Виноградова. Она вероятно была убеждена, что такие парни, как Шилов, застрахованы от любых болезней и напастей. — И что же у него?
— Ни за что не поверите. Ветрянка. Представляете?!
— Ветрянка?! — озадаченно переспросила она. — Но ведь ею болеют эти… дети?
Похоже, что мои слова она принимала за чистую монету. Святая простота!
— Вот такой он у нас феномен, Любовь Сергеевна. Совсем недавно переболел корью. Все мировые светила медицины в совершейнейшей панике.
— Надо же! — покачала головой Виногрдова. Образ моего друга в её сознании теперь окружался ореолом самой высокой пробы. Он будет приходить к ней зябкими и зыбкими ночами. А она будет протягивать свои белые руки и звать его из кромешной темноты: «Где ты, Рома, возлюбленный мой?! Умоляю, приди, заключи меня в свои могучие объятия! Моя юдоль без тебя превратиться в пустыню!» И я её по-человечески понимал.
— Любовь Сергеевна, если вы конечно не против, мы смогли бы продолжить нашу содержательную беседу у вас в доме, — сказал я.
— Ах, извините! — воскликнула хозяйка и зарделась словно красна девица. — Да-да, проходите, пожалуйста.
И я оказался в просторном холле, а из него вслед за хозяйкой прошествовал во вместительную залу, где предусмотрительной хозяйкой уже был накрыт стол на две персоны, в центре которого среди всевозможных закусок красовалась бутылка шампанского в серебряном ведерке со льдом. К сожалению, она ждала не меня, а Рому Шилова.
Перехватив мой взгляд, Виноградова смутилась, пробормотала в замешательстве:
— А я как раз собиралась позавтракать.
— Сожалею, что порушил вам режим.
— Может быть желаете? — она кивнула на стол, очевидно решив, что на безрыбье и рак — рыба.
— Разве-что чашечку кофе, — сказал я нерешительно.
И в считанные мгновения чашка с дымящимся кофе уже была в моих руках. «Мулинекс» гостеприимной хозяйки давно стоял на подогреве и дожидался своего часа. Выпив кофе и поблагодарив Виноградову, я раскрыл дипломат, извлек из него бланк протокола допроса свидетеля и принялся заполнять титульный его лист. Когда дошел до параграфа: место работы, то услышал беспечное:
— Не работаю.
— Так нигде и не работаете?
— А вы считаете, что я должна непременно где-то работать? — с вызовом спросила она.
По своей глупости я порушил тот хрупкий, едва возникший контакт между нами, а без него полноценного допроса не получится. Нужно было спасать положение.
— Ну что вы, Любовь Сергеевна, я вовсе этого не считаю, — одарил я её одной из своих самых приятных улыбок. — Впрочем, вы могли бы стать украшением любого салона, к примеру, высокой моды или современного искусства. Вы бы, на мой взгляд, очень эффектно смотрелись на фоне полотен дядюшки Пикассо или Малевича, в особенности его черного квадрата.
Ее ресницы широко распахнулись, а в зеленых глазах вспыхнул жгучий интерес к моей скромной персоне.
— Вы так думаете? — кокетливо проговорила она и состроила мне глазки. В чем, в чем, а в этом она была профессионалом. Потому-то и имеет такой коттедж и все прочее.
— Уверен. И все же, простите великодушно за мое любопытство, но каким образом вы все это содержите?
— Мой бывший муж после нашего развода дал указание своему банку ежемесячно перечислять мне определенную сумму.
— Значит, вы рантье?
— Какой еще… Я — женщина! — Виноградова гордо вскинула свой округлый подбородок.
— Я это заметил сразу, как вас увидел. А рантье — это человек, который получает постоянную ренту.
— Ну, вам виднее, — сказала она.
Когда титульный лист был наконец-то заполнен, я приступил, собственно, к самому допросу, спросил:
— Любовь Сергеевна, вы хорошо были знакомы с вашим соседом Степаненко?
— Не так. чтобы… Встречались иногда, здоровались. Мне он всегда казался солидным, порядочным и приятным во всех отношениях мужчиной. А правду говорят, что он был чуть ли не главарем преступной группировки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98