— Как того… Как дела? И вообще? Как настроение?
— Здравствуйте, Виктор Ильич! — почтительно, но с чувством собственного достоинства ответил телохранитель. — Спасибо! У меня все хорошо.
— Хорошо — это хорошо. Ха-ха-ха! Ага. Как жена, детишки?
— Я холост, Виктор Ильич.
— А почему того? Сколько, лет сколько?
— Тридцать два.
— Вот и я смотрю… Разошелся?
— Нет. Еще не женился.
— А чего?… Так чего? — насторожился Сосновский. Он терпеть не мог гомосексуалистов и следил, чтобы в его команде их не было. — Проблемы с полом?
— С каким полом? — озадачился телохранитель. Но тут же догадался, что имеет в виду босс. — Ах, вон вы о чем. Нет. Никаких проблем, Виктор Ильич. Просто не нашел подходящей девушки. Все такие шалавы.
Сосновский невольно поморщился. Он не любил всяких там вульгаризмов, жаргонных словечек. Впрочем, как и матерных слов.
— А-а, ну-ну… Тогда того. Ищи тогда. Ты вот что, дружочек… Ты ступай давай. Я тут подышу. Воздухом, ага.
Телохранитель ушел. Виктор Ильич сел в кресло качалку. С веранды открывался прекрасный вид на море. Сегодня на море был полнейший штиль. Ровная поверхность искрилась в лучах заходящего солнца.
Красиво, ага. Природа. Но от моря веяло этой… Враждебностью. Веяло враждебностью, ага. Чужое. Все чужое. И море чужое и все такое. Зачем? Ведь и в Сочи ни сколько ни того. Такие места есть, что… Или в Крыму. Там за бесценок можно. Зачем такие деньги. Непонятно, ага. Эту дачу в Италии посоветовал ему купить Лебедев. Престижно. У него, Сосновского, этого… Престижа этого. Хоть отбавляй, ага. А тут зачем? Деньги такие зачем? Этому дураку не жалко… Не свои, не жалко. Вот купил. Два года как того. А много он здесь? Первый раз всего. А охране плати, прислуге плати. Деньги, они тоже счет… А как же? А то никаких ни того. Зря купил и вообще. Приехал, думал… Отдохнуть думал. Кого там. И здесь никого, ничего. Этот стал каждую ночь, ага. Дьявол или как там его. Сядет, уставится этими… Как их? Красными… Зрачками, вот. Уставится красными зрачками и ещё издевается. Нахал! Им там чего… У них время не меряно. А тут… Тут каждая минута на вес этого… Как его? Золота, вот. На вес золота. А попробуй не поспи? Это одну… А если каждую? Тут не то, чтобы… И бросить нельзя. Не на кого это… Не на кого положиться. Все сам. Вот выкроил… Недельку выкроил. Но и здесь тоже самое. В первую же ночь этот, ага.
Виктор Ильич поймал себя на мысли, что думает о ночном госте не как о плоде своего больного воображения, а как о реальном персонаже в его жизни.
Черт знает что! Так и с ума можно, ага. А что если правда?! Что если он правда он? На самом деле?! Что тогда? Тогда отвечать и все такое?
И Сосновскому стало совсем нехорошо. Так нехорошо, что хоть ложись и помирай. Вспомнились годы, когда он ещё был мэнээсом.
Вот было время. Денег от получки до получки. Да разве в них того?… Зато на этой… Зато на душе было… И думалось. Легко думалось. И по ночам. Не то что. А сейчас вокруг телохранители, своя эта… Своя система безопасности, ага. А страшно. Как ночь, ага, так страшно. Измучился. Может, к врачам? Нет. Просочиться, засмеют. Скажут — олигарх того этого. Нет, к врачам не того. Что же, ага? Делать чего? О-хо-хо! Здесь запсихуешь. А тут ещё с кассетой этой? Может быть провокация? Кто его, ага… Кто знает. Кто-то продать подороже? Все на всем, ага. Дармоеды! Работать не того, а деньги дай. Любым способом. А все равно нехорошо, тревожно и все такое. Неужто завелся кто? Ведь на тысячу раз, пока в команду, ага. Неужели просмотрели? Варданян говорит, что эта… Как ее?… Информация, вот. Говорит, что информация точная. Попадет к тому же Потаеву, ага. Так распишут — себя не узнаешь. И Лебедев встревожен. Если чего, то он тогда. Все раскроется. А так красиво было, задумано было. С оппозицией этой. Красиво! Как бы там чего, а у них все равно все… Под контролем все равно. А эти дураки поверили. Но если кассета — правда, то все может того… Наружу может. Этого допустить не того… Никак нельзя.
Сосновскому очень захотелось закурить. Вообще-то он был некурящим. Но в такие вот минуты позволял себе выкурить сигарету.
— Дружочек, — позвал он.
Через мгновение рядом появился телохранитель.
Будто из-под земли того… Вырос, ага. Виктор Ильич всегда поражался их способности вот так вот. Школа!
— Слушаю вас, Виктор Ильич, — почтительно сказал телохранитель.
Как же его? Гриша? Нет, все же, пожалуй, Дима. Впрочем, какая в принципе. Имярек. Служит исправно, и пусть себе.
— У тебя, дружочек, сигаретки… Не найдется сигаретки?
— Конечно, Виктор Ильич. — Телохранитель достал пачку «Мальборо», протянул Сосновскому.
Тот взял сигарету. Проговорил:
— Больно дорогие куришь. Сигареты куришь.
— К хорошему быстро привыкаешь, Виктор Ильич. — Телохранитель чирнул зажигалкой, поднес Сосновскому. Руки его заметно дрожали.
Виктору Ильичу это нравилось. Когда почтительность, когда вот так вот. Нравилось.
— А чего руки? Кур что ли? — пошутил он, прикуривая.
— Это от волнения, Виктор Ильич.
— От волнения — это нормально. Плохо, если того… Если с похмелья. А? — Сосновский рассмеялся.
— Да, — кивнул телохранитель. — Я с вами совершенно согласен.
— Спасибо тебе, дружок! Ты того… Ты ступай, ага.
Телохранитель исчез. У Сосновского заметно поднялось настроение.
Вроде и разговор так себе. Зряшный, ага. А настроение, того. Экий молодец! Надо ему премию. Выписать надо. Таким надо. Не жалко.
И море теперь не казалось Виктору Ильичу враждебным. Оно было ласковым, безмятежным, успокаивало.
Может, искупаться? Уже три дня, как, а ни разу. Надо плавки, ага. Зачем? Здесь все его — и дом, и пляж. Можно и так.
И Сосновский быстрыми шажками засеменил к морю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98