«А не выпить ли нам за удачу? Она того стоит!» И я тут же озвучил это желание голосом:
— А не выпить ли нам шампанского, Любовь Сергеевна?
— Ой, правда! — сразу же среагировала она. И засветилась, и засияла аки роза под благодатными лучами утреннего солнца. А в слишком откровенном декольте что-то там заволновалось, заволновалось…
Господи, прости мя грешного! Ибо слаб я пред соблазнами земными и мысли мои греховны. Отвергни козни диавола, смущающего разум мой и плоть мою. Помоги, Господи! Ибо сам себе помочь я уже не в состоянии.
Виноградова подбежала к столу и голосом победительницы в войне полов, сказала:
— Открывайте, Андрей Петрович!
Я не заставил себя ждать. Шампанское лишь глубоко выдохнуло и полилось, полилось живительною струею в бокалы. По всему, от томительного ожиданию у него уже не осталось сил на более громкое проявление чувств.
— За удачу! — громкогласно провозгласил я, поднимая бокал.
— Да, — сказала Армида, а глаза её стали влажными и загадачными. Она пила за свою удачу и за свои намерения. Я был отчего-то почти уверен, что эти её намерения связаны с моей скромной персоной. Суждено ли будет им сбыться — покажет время. Лишь оно, как беспристрастный судья, расставляет всё и вся на свои места. Так доверимся же ему и будем уповать на лучшее.
Шампанское было холодным, терпким и пощипывало язык, тоесть именно таким, каким и должно было быть, чтобы охладить перевозбуждение и остудить разыгравшееся воображение. Пора было возвращаться к нашим баранам, то бишь, к допросу.
— Продолжим, Любовь Сергеевна, — сказал я дежурным голосом.
— Как скажите, — пожала она плечами и стала тускнеть прямо на глазах.
— Скажите, а в этих иномарках кто-то остался?
— Да, там ещё были люди. Но я их не разглядела.
— Сколько их было?
— Затрудняюсь сказать, но не менее трех человек.
— Все они сидели в одной из машин?
— Нет. По моему, один человек был в «БМВ» и двое — в «рено». Да, так.
— Из них никто не выходил из машин?
— Нет. При мне никто не выходил. Но когда я уже отошла на приличное расстояние, слышала, как хлопнули две дверцы. Оглянулась, но из-за деревьев ничего не было видно.
— Никакого шума, стрельбы не слышали?
— Нет. Я вернулась домой, выпила снотворное и тут же уснула. Возможно поэтому, ничего… Вы их арестовали?
— Кого?
— Убийц?
— Скоро, Любовь Сергеевна, только сказка сказывается, а вот дело, увы. Но обещаю — мы их обязательно поймаем. Я лично извещу вас об этом. Договорились?
— Договорились, — улыбнулась она.
Я записал её показания. Она прочла, расписалась. Ну вот и все. Сделал дело, гуляй смело. Вот именно. Одно меня смущало во всей этой истории, только-что поведанной мне легкомысленной Армидой. Как убийцы не избавились от столь важного свидетеля их визита к Степаненко? Это их просчет или что-то другое? Ничего, даст Бог, разберемся.
— А может быть отобедаете, Андрей Петрович? — робко предложила хозяйка. — Ведь время-то уже обеденное.
И столько в её голосе было великой надежды, а в наступившем молчании томительного ожидания, что я почувствовал бы себя большим свинтусом, отказав ей.
— А действительно, Любовь Сергеевна, почему бы нам с вами не отобедать?! — воскликнул я с пафосом, жизнерадостно и жизнеутверждающе.
И ярко вспыхнуло её прелестное личико, озаряя унылую и серую действительность, И заволновались, затрепетали в декольте два гладких, нежных полушария в предвкушении чего-то замечательного, необыкновенного, для чего собственно и сотворены Матушкой природой и Космическим разумом.
— Только как же Шилов, Любовь Сергеевна?
— Какой ещё Шилов? — недоуменно спросила она.
Похоже, я полностью вытеснил из её сознания образ своего друга. И мне даже как-то стало обидно за Рому. Как же, порой, бывают ветрены и непостоянны женщины.
— Тот, с кем вы беседовали прежде? Насколько я правильно понимаю, все это, — я кивнул на стол, — предназначалось именно ему. Или я не прав?
— Ну зачем же вы так, Андрей Петрович! — довольно искренне возмутилась она. — Зачем смущаете бедную женжину?!
— Относительно вашей бедности, Любовь Сергеевна, я бы мог поспорить с кем угодно, У вас и тут, — я посмотрел на потолок, — всего достаточно. А здесь, — я опустил вгляд до уровня её декольте, — даже слишком много.
— Ах, какой вы, право, насмешник, — зарделось она, будто маков цвет. Но по всему было видно, что мои слова ей приятны. Армиды, потому и зовуться Армидами, что любой комплемент им и их внешности в какой угодно форме сказанный, убыстряет ток крови в их крепком организме, возбуждает жажду деятельности, и тем самым продляет им молодость и красоту. Этим они живут. И не надо их осуждать за легкомыслие и отсутствие духовности, ибо ни одному человеку не дано понять, что истинно духовное, а что плотское, что возвешенное, а что низменное. Ведь соловей поет не потому, что он полон возвышенного чувства, а потому, что таким его создал Космический разум. Каково сказано?! Вот так-то, знай наших.
— А где тут у вас удобства? — спросил я.
— Пойдемте, я вас провожу.
А через пять минут мы уже сидели за столом, при виде которого у меня началось обильное соковыделение.
— Может быть коньячку, Андрей Петрович? — выжидательно глянула на меня Виноградова.
И тогда я спросил себя: «Андрюша, неужели ты сегодня не заслужил отдохновения от трудов праведных? Неужто не имеешь права хоть немного расслабиться от моральных устоев и всего прочего?» И тут же ответил: «Еще как заслужил! Ты, Андрюша, сегодня можешь все».
— Можно, — кивнул я решительно.
Предвижу, что многие читатели, прочтя эту сцену, разочаровано вздохнут. Нет, герой не может быть таким легкомысленным и безответственным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98