— На кой черт тебе книжная лавка?
— Ну, зато он у меня не будет под ногами путаться.
— А, старый потаскун, дело, стало быть, в Лизе?
— Ну, может быть, и она будет этому рада.
— Да, кусок лакомый, что и говорить.
— У меня много для тебя нового, расскажу потом… Похоже, что фонды «Мексикэн геральд» не очень-то крепки… Так вот, я хотел предложить, Мак… Видит Бог, скольким я тебе обязан… У тебя ведь там на дворе целый ворох конторской мебели, которую тебя заставила купить Конча… — Мак кивнул головой. — Так вот, хочешь, я избавлю тебя от хлама, а за это возьму компаньоном по книжной лавке. Сам я открываю контору. Ты знаком с книжным делом, ты мне сам это говорил, на первый год доход идет тебе целиком, ? дальше делим его пополам, понимаешь? Ну конечно, твое дело, чтобы доход был. У старика Уортингтона она окупалась, да еще хватало на Лизу… Так как же, идет?
— Ах, черт, дай мне это обмозговать, Бен… а сейчас мне надо идти выпускать дневную порцию вранья.
Таким образом Мак стал книготорговцем, получив лавку на Calle Independencia , с писчебумажным отделением и десятком пишущих машинок в придачу. Ему приятно было в первый раз в жизни не знать над собой хозяина. Конча, которая была дочерью лавочника, была в восторге.
Она смотрела за книгами и занималась с покупателями, так что Маку только и было заботы, что сидеть в глубине магазина, читать и болтать с приятелями. На Рождество Бен и Лиза, высокая испанка, по слухам — танцовщица из Малаги, с белой, как лилия, кожей и черными как смоль волосами, устраивали вечеринку в своей новой квартире, отделанной на американский лад, с ванной и кухней, в новом квартале близ Чапультепека. В день ежегодного банкета Asociacidn dе Publicistas Бен в прекрасном настроении зашел в лавку и сказал Маку, чтобы он приходил вечером, и пусть Конча приведет кого-нибудь из подруг, приличных хорошеньких девушек и не ломак. Он давал вечер в честь Дж. Г. Берроу, вернувшегося из Веракруса с крупным hombre , дельцом из Нью-Йорка, который чего-то тут добивается, чего именно — сам Бен толком не знал. Вчера он был принят Каррансой, и на банкете все за ним наперебой ухаживали.
— Только тебя, Мак, не хватало на этом банкете; они взяли трамвайный вагон и накрыли стол во всю длину вагона и с оркестром ездили в Сан-Анхел и обратно, I потом по всему городу.
— Я видел, как они выезжали, — сказал Мак. — По мне, это больше смахивало на похороны.
— Пожалуй, но было здорово. Все там были: Сальвадор и вся шатия и этот их Мурхауз, большой hombre из Нью-Йорка, и, понимаешь, он словно не знал, как себя держать. Будто ждал, что у него под стулом вот-вот разорвется бомба, а как поразмыслишь — для Мексики эта было бы вовсе не вредно. Там собрались самые отъявленные мерзавцы со всего города.
Вечеринка у Бена вышла не из удачных. Дж. Уорд Мурхауз не оценил девушек, на что сильно рассчитывал Бен. Он привел с собой секретаршу, усталую блондинку, и оба они казались насмерть перепуганными. Обед был в мексиканском вкусе, и шампанское и коньяк в изобилий, и патефон играл пластинки Виктора Герберта и Эрвинга Берлина, и оркестр бродячих музыкантов, привлеченный шумным сборищем, играл мексиканские мелодии под окнами. После обеда стало так шумно, что Бен с Мурхаузом вынесли стулья на балкон и долго беседовали, покуривая сигары, о положении нефтяных дел. Дж. Уорд Мурхауз сказал, что он приехал совершенно неофициальным образом, вы понимаете, просто установить контакт, разузнать о положении вещей и о причине упорного противодействия Каррансы американским вкладчикам, и что крупнейшие финансисты Штатов, с которыми он поддерживает контакт, желали бы только честной игры и открытую, и что если бы их точка зрения могла быть разъяснена здесь каким-нибудь информационным бюро при дружеском сотрудничестве мексиканских журналистов… то, вы понимаете, это послужило бы к общему благу.
Бен пошел в столовую и привел с собой Энрике Сальвадора и Мака. Все вместе они долго обсуждали создавшуюся ситуацию, и Дж. Уорд Мурхауз сказал, что, как старый журналист, он отлично понимает затруднительное положение прессы, впрочем, мало чем отличающееся в Мехико от условий Чикаго или Питсбурга, что всем журналистам следовало бы освещать каждый новый оборот событий в духе честной игры и дружеского сотрудничества, но что, по его наблюдениям, мексиканские газеты ложно информированы о намерениях американского капитала в Мексике, как равным образом американская пресса ложно информируется о целях мексиканской политики. Если мистер Энрике возьмет на себя труд зайти к нему в отель «Регис», он с радостью подробнее обсудит с ним или с любым из вас, джентльмены, этот важный вопрос, а в случае если его не окажется дома из-за огромного количества деловых свиданий и ограниченного срока пребывания в мексиканской столице, то его секретарь мисс Уильямс охотно предоставит им любую информацию, в том числе несколько специально составленных и строго конфиденциальных записок о точке зрения крупнейших американских трестов, с которыми он святи исключительно по линии информации.
Изложив все это, он извинился, сославшись на ожидавшие его в «Регис» срочные телеграммы, и Сальвадор отвез его и мисс Уильяме в автомобиле начальника полиции.
— Ну, Бен, таких полированных прохвостов я еще не видывал, — сказал Бену Мак, когда Дж. Уорд Мурхауз вышел.
— Мак, — ответил Бен, — этот младенчик кушает миллионы, словно манную кашку. Черт побери, а ведь вовсе не вредно было бы установить этот самый контакт, о котором он тут разглагольствовал… Ну что ж, и установим… Вот увидишь, Мак. Теперь я по-настоящему возьму за бока этих больших hombres.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125