Джейни скучала по мистеру Кэролу и с большим интересом следила по газетам за политической жизнью штата Мэриленд. Мистер Кэрол не получил ожидаемого назначения, и Джейни это очень опечалило. В конторе теперь околачивалось все больше иностранцев, и Разговоры принимали определенно германофильскую окраску, и это ей очень не нравилось. Мистер Дрейфус был очень вежлив и щедр со своими служащими, но Джейни не могла не думать о безжалостном вторжении в Бельгию и ужасающих жестокостях немцев, она не хотела работать на гунна и стала приискивать новое место. В Вашингтоне деловая жизнь замерла, и она сознавала, что глупо уходить от Дрейфуса, но это было свыше ее сил, и она перешла на работу к Смидли Ричардсу, агенту по операциям с недвижимостью на Коннектик-авеню, с понижением на доллар в неделю. Мистер Ричардс был тучный мужчина, который разглагольствовало джентльменском кодексе чести и приставал к ней. Неделю-другую ей удавалось держать его в рамках приличий, но на третью неделю он запил и по всякому поводу хватал ее своими огромными красными лапищами и занял у нее доллар, а в конце недели заявил, что задержит выплату жалованья на день или на два, так что она попросту не пошла на работу и оказалась вовсе без места.
Ее пугала безработица, она боялась, что ей придется снова жить у матери среди постояльцев и шумливых, разбитных сестер. Она каждый день проглядывала столб™ объявлений в «Стар» и «Поуст» и ходила по всем сколько-нибудь подходящим, но всегда кто-нибудь опережал ее, хотя она спешила по всем адресам, как только выходила газета. Она решила даже записаться в бюро по найму. Расплывшаяся гнилозубая женщина за конторкой встретила Джейни нехорошей усмешкой, взяла с нее два доллара за регистрацию и тут же показала ей длинный список искавших места квалифицированных стенографисток, заметив, что молодым девушкам следует выходить замуж, а что все попытки жить на самостоятельный заработок — вздор и чепуха и никогда этого не будет. От сперм того воздуха конторы и угнетенных, унылых лиц сидевших в очереди девушек ее чуть не стошнило, и она вышла погреться на солнце на Лафайет-сквер, собираясь с духом перед тем, как сказать Элис, все еще служившей у миссия Робинсон, что она опять не нашла работы. Какой-то краснолицый франт подсел на ту же скамейку и пытался завязать разговор, так что ей пришлось уйти. Она зашла в аптекарский магазин и спросила стакан шоколада, на продавец обратился к ней с какой-то шуточкой, и она расплакалась. Смертельно перепуганный продавец сказал: «Простите, мисс, у меня и в мыслях не было обидеть вас». Слезы еще не высохли у нее на глазах, когда навстречу ей попалась Элис, выходившая из Риггс-билдинг; Элис настояла на том, чтобы угостить ее завтраком в «Глиняном чайнике», хотя Джейни не могла проглотить ни куска. «Ведь я же тебе говорила!» — всем своим видом укоряла Элис, и Джейни бесилась, и Элис сказала, что проситься обратно к миссис Робинсон для Джейни теперь поздно, потому что у миссис Робинсон не хватает работы и для своих машинисток. В этот день Джейни была слишком подавлена, чтобы снова идти искать работу, и она долго бродила по залам Смитсоновского института, пытаясь занять себя образцами индейских головных уборов и боевых каноэ и тотемов, но все ей опротивело, и она вернулась к себе в комнату и хорошенько выплакалась. Она думала о Джо и Джерри Бернхеме и не могла понять, почему они ей так давно не пишут, думала о бедных солдатах в окопах и чувствовала себя очень одинокой. К приходу Элис она освежила лицо, напудрилась и подкрасила губы и старалась быть оживленной, смеялась над страхами Элис и сказала, что если не найдет работы в Вашингтоне, то поедет искать ее в Балшмору, Нью-Йорк или Чикаго. Элис сказала, что эти разговоры приводят ее в уныние, но была гораздо мягче, и они вместе пошли ужинать и, чтобы не тратить лишних денег, выпили по стакану молока с сандвичем.
Всю осень Джейни искала работу. Каждый день она просыпалась с гнетущим сознанием, что ей нечего делать. Сочельник она провела с матерью и сестрами и говорила, что с нового года ей обещано место на двадцать пять долларов в неделю, только чтобы не слышать их соболезнований. Она не доставит им этого удовольствия.
На Рождество она получила по почте вскрытую посылку от Джо, в оберточной бумаге был вышитый халат. Она снова и снова вертела в руках обертку, надеясь найти в ней письмо от брата, но ничего не было, кроме клочка бумаги с кое-как нацарапанным пожеланием веселого Рождества. На обертке стоял почтовый штемпель Сен-Назэр, Франция, и штамп: Ouvert par la censure. Это короткое «Просмотрено цензурой» делало войну ощутимо близкой, и она с тревогой думала о тех опасностях, которым он там подвергается.
Однажды в январский морозный полдень, когда Джейни лежала на кровати, читая «Повесть о старых женщинах» Беннета, она услышала, что ее зовет квартирная хозяйка миссис Бэгхот. Она испугалась — не о квартирной ли это плате, которую она в этом месяце еще не вносила, но оказалось, что это Элис вызывает ее по телефону. Элис сказала, что одному клиенту срочно нужна на несколько дней стенографистка, а свободных нет и что ей пришло в голову, не подойдет ли Джейни эта работа. «Скажи адрес, я сейчас же пойду». Элис сказала адрес. Ее голос дрожал от волнения на том конце провода.
— Я так боюсь… если узнает миссис Робинсон, она не простит.
— Не беспокойся, я уж сумею объяснить все клиенту, — сказала Джейни.
Клиент жил в отеле «Континенталь» на Пенсельвания-авеню. По всей спальне и гостиной его номера были раскиданы исписанные на машинке страницы и непереплетенные брошюры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125