Бог 364 Да поможет ей, иного пути у нее нет
Долог путь до Типперери
Долог путь туда ведет
Долог путь до Типперери
Где моя милая живет

ИЗМЕННИКИ БЕРЕГИТЕСЬ
четверо обитателей Эванстона оштрафованы за стрельбу по певчим птицам

ВИЛЬСОН ФОРСИРУЕТ ЗАКОН О ПРИЗЫВЕ
спекулянты взвинчивают цены на консервы кампания за сухую Америку на все время войны применять законные меры воздействия против тех кто пренебрегает национальным гимном

ЖОФФР ТРЕБУЕТ ПОДКРЕПЛЕНИЙ

ДЕЛО МУНИ ВОЗБУЖДАЕТ СТРАСТИ
Прощай Пиккадилли, прощай Лейстер-сквер
Долог, долог путь до Типперери
И ненастный день так сер
Палата отказала Теодору Рузвельту в разрешении вербовать войска
Союзники склонили знамена над гробницей Вашингтона.
Элинор Стоддард
Элинор считала, что в эту зиму она живет кипучей жизнью. Они с Джи Даблью много выезжали, бывали во Французской опере и на всех премьерах. На 56-й стрит в маленьком французском ресторанчике подавали хорошие закуски. Они ходили смотреть французскую живопись в галереях Медисон-авеню, и Джи Даблью стал проявлять интерес к искусству, и Элинор любила ходить с ним, потому что он так романтически ко всему относился и твердил ей, что она его вдохновляет и что самые удачные идеи приходят ему в голову после разговоров с нею. Они часто толковали о том, как ограниченны люди, которые отрицают возможность платонической дружбы между мужчиной и женщиной. Каждый день они писали друг другу записочки по-французски. Элинор часто думала, как ужасно, что у Джи Даблью такая несносная жена, да к тому же еще инвалид, но детей его она находила очаровательными и восхищалась тем, что у обоих чудесные голубые глаза, как у него.
У нее теперь было самостоятельное ателье, и она держала двух девушек, которые обучались у нее декоративному делу, и работы у нее было хоть отбавляй. Ателье помещалось близ Медисон-сквер на Медисон-авеню, и вывеска теперь была только на ее имя. Эвелин Хэтчинс совершенно отстранилась отдел, потому что старик Хэтчинс вышел в отставку и Хэтчинсы переселились в Санта-Фе. Иногда Эвелин присылала ей ящик индейских редкостей, или тарелок, или акварелей, которые рисовали школьники индейцы, и оказалось, что их охотно покупают. После полудня она возвращалась в такси в Нижний город и смотрела на башню небоскреба «Метрополитен-лайф», и на Флатирон-билдинг, и на огни реклам на стальном манхэттенском небе и думала о хрустале, об искусственных цветах и золотых узорах по индиговому полю и бордовой парче.
Горничная накрывала чай к ее приходу, и часто к этому времени собирались ее друзья, молодые архитекторы и художники. Всегда было много цветов, водяные лилии, нежные и белые, как мороженое, и цикламены в вазах. Она болтала за чаем, потом шла переодеваться к обеду. Когда Джи Даблью звонил, что не может приехать, она бывала не в духе, и, если кто-нибудь из гостей был еще тут, она просила его остаться и пообедать с ней чем бог послал.
Вид французского флага и звуки «Типперери» всегда волновали ее. Однажды они вместе поехали смотреть в третий раз «Желтую кофту», и на ней было новое меховое манто, и она ломала голову, как заплатить за него; и вспоминала счета, скопившиеся в ателье, и думала о доме в Сеттон-парке, который она заново отделывала для перепродажи, и решила спросить Джи Даблью про ту тысячу, которую он обещал положить на ее имя, не принесла ли уже она доход. Они говорили о воздушных налетах, и ядовитых газах, и влиянии, которое оказывают военные новости на деловой Нью-Йорк, и о лучниках Монса, и об Орлеанской Деве, и она сказала, что верит в сверхъестественное, а Джи Даблью как-то недомолвками говорил о панике на Уолл-стрит, и лицо у него было осунувшееся и озабоченное; они ехали сквозь стремящуюся в театры толпу, пересекая Таймс-сквер, и перед ними мелькали вспыхивающие световые рекламы, и маленькие треугольные человечки на вывеске Ригли проделывали свои упражнения, и вдруг шарманка заиграла «Марсельезу», и это было невыносимо прекрасно. Она расплакалась, и они говорили о жертве и обреченности, и Джи Даблью крепко сжимал ее руку через рукав манто и дал шарманщику доллар. Когда они приехали в театр, Элинор поспешила в дамскую комнату посмотреть, а вдруг у нее покраснели глаза. Но, поглядев в зеркало, она убедилась, что они вовсе не красны, но в них горит огонек глубокого чувства, так что она просто освежила лицо и пошла в вестибюль, где ждал ее Джи Даблью с билетами в руках; ее серые глаза сверкали, и в них дрожали слезы.
Потом однажды вечером Джи Даблью показался ей особенно расстроенным и, провожая ее домой из оперы, где они слушали «Манон», сказал, что жена не хочет понять их отношений и устраивает ему сцены и угрожает разводом. Элинор вознегодовала и заявила, что миссис Мурхауз, должно быть, очень толстокожа, если не понимает, что отношения их чисты, как свежевыпавший снег. Джи Даблью сказал, что так оно и есть, но он очень озабочен тем, что основная часть капитала, вложенного в его агентство, принадлежит его теще и она в любую минуту может вызвать банкротство фирмы, что много хуже самого развода. Тут Элинор вся похолодела и сжалась и сказала, что лучше ей совсем уйти из его жизни, чем разбивать его семью, и напомнила ему о его долге по отношению к очаровательным крошкам. Джи Даблью сказал, что она его вдохновляет и что он не может обойтись без нее, и, добравшись до 8-й стрит, они долго ходили взад и вперед по сверкающей белизной гостиной Элинор, вдыхая душный запах лилий и не зная, что же им делать. Они выкурили бездну папирос, но никак не могли прийти ни к какому решению. Уходя, Джи Даблью сказал со вздохом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125