Она перебирала его волосы и поглаживала ему плечи и шею.
— Почему ты так неласков, Уорд? — сказала она хрипловатым, низким голосом. — Я из тех женщин, которые любят, чтобы их носили на руках… Смотри… Ты можешь потерять меня… Здесь мужчины умеют ухаживать.
— Дай мне только развернуться… Прежде всего мне надо получить работу в какой-нибудь американской фирме. Я надеюсь, что мистер Оппенгеймер поможет мне. Я сейчас же начну брать уроки французского языка. Это мне даст большие преимущества.
— Чудак ты.
— Неужели ты думала, что я буду бегать за тобой, как собачонка, не зарабатывая собственных денег?… Ошибаешься… — Он встал и поднял ее на ноги. — Идем спать.
Уорд усердно посещал французскую группу школы Берлица и вместе со стариком Оппенгеймером и его женой осмотрел Нотр-Дам и гробницу Наполеона и Лувр. Аннабел, у которой, по ее словам, музеи вызывали головную боль, целыми днями ходила по магазинам и портным. В Париже оказалось не так уж много американских фирм, и даже с помощью мистера Оппенгеймера, который знал решительно всех, единственное место, которое смог получить Уорд, была служба в парижском издании газеты Гордона Беннета «Нью-Йорк геральд». Обязанности его состояли в том, чтобы ловить приезжих американских дельцов и брать у них интервью о красотах Парижа и о международных отношениях. Он проделывал это с удовольствием, говоря, что это доставляет ему множество ценных связей. Аннабел считала, что все это крайне скучно, и не позволяла ему рассказывать о себе. Каждый вечер она заставляла его облачаться во фрак и сопровождать ее в оперу или другие театры. Он охотно проделывал все это потому, что это была хорошая практика во французском языке.
Она побывала у какого-то светила по женским болезням, который согласился, что в данное время ей никак нельзя иметь ребенка. Необходима была немедленная операция, притом несколько рискованная при такой запущенной беременности. Она ничего не сказала об этом Уорду и прислала ему весточку из частной лечебницы, когда уже все было кончено. Это случилось на самое Рождество. Он тотчас же поехал повидать ее. Холодея от ужаса, он слушал подробности происшедшего. Он уже привык к мысли иметь ребенка и думал, что это образумит Аннабел. Она лежала без кровинки в лице, а он, не говоря ни слова, стоял возле ее кровати и крепко сжимал кулаки. Наконец сиделка сказала ему, что он утомляет мадам, и он ушел.
Когда через четыре-пять дней Аннабел вернулась из лечебницы и весело объявила, что чувствует себя превосходно и едет на Ривьеру, он ничего не сказал. Она собиралась в дорогу, уверенная, что поедет и он, но в день ее отъезда в Ниццу он заявил, что остается в Париже. Она пристально поглядела на него и сказала с усмешкой:
— Значит, на все четыре стороны? Так, что ли?
— У меня дела, у тебя развлечения, — сказал он.
— Ну что ж, молодой человек, примем к сведению.
Он проводил ее на вокзал и усадил в поезд, дал кондуктору пять франков с просьбой позаботиться о ней и пешком вернулся домой. С него было довольно аромата мускуса и духов.
Париж был лучше Уилмингтона, но Уорду он не нравился. Избыток досуга и обилие зевак за столиками, заставленными едой и напитками, раздра жали его. В тот день, когда пришла его брошюра об Ошен-Сити в одном конверте с восторженным письмом полковника Веджвуда, Уорд почувствовал приступ тоски по родине. Дело наконец сдвинулось с мертвой точки, писал полковник, он по крайней мере каждый цент сбереженных, взятых взаймы или выклянченных денег вкладывает в новые заявки. Он даже советовал Уорду прислать малую толику и стать самому пайщиком, теперь, когда он в состоянии рискнуть своим паем с полной гарантией большого барыша, да риск, собственно, и неподходящее слово, потому что дело в шляпе и остается только потрясти дерево, чтобы плоды сами попадали им в рот. Уорд спустился по ступеням конторы «Морган Харджес», где он получил посылку, и вышел на бульвар Османи. Приятно было ощущать в руках плотный переплет брошюры. Он сунул письмо в карман и шел по бульвару. В ушах у него стоял рев гудков и стук копыт и шарканье прохожих, а он время от времени прочитывал по фразе. Черт побери, да он почти готов был вернуться в Ошен-Сити. Красноватый отблеск тусклого солнца согревал зимнюю серость улиц. Откуда-то доносился запах жженого кофе; Уорд вспомнил об ослепительно ярком солнце и ветреных днях родного побережья, о днях, заражавших энергией и надеждой, о Деятельной жизни.
Он условился позавтракать с мистером Оппенгеймером в очень изысканном ресторанчике «Тур д'Аржан», где-то на окраине. Садясь в красноколесное такси, он порадовался тому, что шофер понял его. В конце концов, это путешествие весьма много дает для его образования, оно восполняет те годы колледжа, которых он был лишен. К тому времени как такси подъехало к ресторану, он в третий раз дочитывал брошюру. Сойдя у подъезда и расплачиваясь с шофером, он увидел, что по набережной идет мистер Оппенгеймер и с ним какой-то незнакомый мужчина. На мистере Оппенгеймере было серое пальто и серый котелок того же перламутрового оттенка, что и его седые усы; его спутник, тонконосый и тонколицый, был весь серо-стальной. Разглядев их, Уорд решил, что ему следует в будущем более тщательно обдумывать свой костюм.
Они завтракали долго и с несколькими переменами, хотя серо-стальной, которого звали Мак-Гилл — он был управляющим одного из заводов сталелитейных предприятий «Джонс и Лафлин» в Питсбурге, — говорил, что желудок его не выносит ничего, кроме отбивной котлеты с картофелем, и пил вместо вина виски с содовой. Мистер Оппенгеймер, видимо, наслаждался пиршеством и по поводу каждого блюда подолгу совещался с метрдотелем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125