— Нужно было быть осторожней.
— Но черт возьми, Фред, я ведь тоже человек, как и все прочие. Что ты хочешь, сделать из нас преподобных истуканов, что ли?
— У уоббли не должно быть ни жены, ни детей, пока не победит революция.
— Но ведь я не складываю оружия, Фред… Я не продамся, клянусь Богом, не продамся.
Фред Хофф весь побледнел. Кусая губы, он встал из-за стола и вышел из ресторана. Мак с тяжелым сердцем долго сидел на месте. Потом он пошел в редакцию «Уоркмен». Фред Хофф, согнувшись за столом, что-то усердно писал.
— Слушай, Фред, — сказал Мак, — я останусь еще на месяц. Сегодня же напишу об этом Мейси.
— Я знал, что ты останешься, Мак, ты не из дезертиров.
— Но только, старина, ты слишком многого от людей требуешь.
— Слишком многого — и то чертовски мало, Мак, — сказал Фред Хофф.
Мак пустил в машину новый рулон бумаги: Неделями, каждый раз как приходили от Мейси письма, он клал их не читая в карман. В своих письмах он ободрял ее, писал, что приедет сейчас же, как только найдут кого-нибудь ему на смену.
Под Рождество он прочитал все письма Мейси сразу. Все они были об одном — они довели его до слез. Он не хотел жениться, но адски трудно было прожить всю зиму в Неваде одному — а девок с него довольно. Он не хотел, чтобы свои ребята видели его таким угрюмым, и пошел в пивную, куда обычно сходилась ресторанная прислуга. В дверях его обдал ревущий столб пара и пьяного пения. У входа он наткнулся на Бена Эванса.
— Здорово, Бен, куда это тебя несет?
— Иду, как говорится, выпить.
— Вот и я тоже.
— В чем дело?
— Тошно чего-то до черта.
Бен Эванс захохотал:
Вот как? Ну и мне тоже… а тут еще Рождество.
Они пропустили три рюмки, но в баре было тесно и не чувствовалось праздника. Тогда они взяли пинту — на большее не хватило денег — и отправились к Бену.
Бен Эванс был смуглый, плотный, черноглазый брюнет, родом из Луисвилла, Кентукки. Он кое-чему учился и был автомехаником. В комнате стоял ледяной холод. Они присели на койку, закутавшись в одеяла.
— Да, вот и мы Рождество встретили, — сказал Бен.
— Скажи и за то спасибо, что нас не накрыл Фред Хофф, — усмехнулся Мак.
Фред на редкость хороший малый, честный, как стеклышко, и все такое, а только не дает парню погулять.
— А я думаю, что, будь у нас побольше таких, как Хофф, скорее бы чего-нибудь добились…
— Это конечно… Но, черт побери… Слушай, Мак, претит мне вся эта история, эта стрельба и все эти молодчики из ЗФГ, что шляются в Монтесума-клуб и обхаживают проклятого вашингтонского скеба.
— Да, но ведь никто из уоббли на это не пошел.
— Так-то оно так, да слишком нас мало…
— Тебе надо выпить, Бен, вот что.
— Взять хоть эту проклятую посудину — будь в ней, как говорится, вдоволь, и были бы мы готовы, так нет, мало… Вот и там, будь у нас достаточно таких, как Фред Хофф, была б у нас и революция, так нет, таких мало.
Оба хлебнули из бутылки, и Мак сказал:
— Слушай, Бен, случалось тебе обрюхатить девушку? Девушку, которую ты по-настоящему любил?
— Само собой, и не раз.
— И это тебя не заботило?
— Бог мой, Мак, да не будь девка последней шлюхой, разве она тебе позволит?
— Нет, я на это по-другому смотрю, Бен… Но, черт, сам не знаю, что мне делать… Очень, понимаешь, хорошая девушка, вот что…
— Не верю я ни одной… Был у меня приятель, женился он на такой вот. Водила его за нос и повсюду трезвонила, что от него беременна. Ну, он женился на ней, честь честью, а она оказалась чертовой шлюхой, и он еще от нее сифон заполучил. Уж мне можешь верить… Любить их и менять их — это для нашего брата самое подходящее дело.
Они прикончили пинту. Мак вернулся в редакцию и завалился спать, и виски обжигало все внутренности. Ему приснилось, что жарким летним днем он гуляет по полю с девушкой. Виски сладко жгло ему рот, пчелой жужжало у него в ушах. Он не был уверен — Мейси ли с ним или чертова шлюха, но только он чувствовал прилив теплоты и нежности; а она говорила ему тоненьким, сладко обжигающим голоском: возьми меня, милый, и он видел ее тело сквозь прозрачное газовое платье, и он склонился над ней, а она все лепетала: возьми меня, милый, сладко обжигающим жужжаньем.
— Эй, Мак, да проснешься ты когда-нибудь?
Над ним, растирая лицо и шею полотенцем, стоял Фред Хофф.
— Надо прибраться, прежде чем привалит сюда народ. Мак присел на койке.
— А в чем дело?
Его не мутило, но чувствовал он себя плохо, и это сразу было видно.
— Надрызгался-таки вчера вечером?
— Был грех, Фред… Пропустили малость, но ведь…
— Слышал, слышал, как ты, укладываясь спать, топтался тут, словно соглашатель.
— Слушай, Фред, что ты мне нянька, что ли? Сам не маленький.
— Вам всем нянька нужна, вот что… Хоть бы потерпели, покуда мы выиграем стачку, и тогда уже начинали вашу пьянку и возню с девками.
Мак сидел на краю койки, зашнуровывая ботинки.
Да какого черта мы все тут торчим? Для поправления здоровья, что ли?
Вот и я не знаю, какого черта торчит тут большинство из вас, — сказал Фред Хофф и вышел, хлопнув дверью.
Через несколько дней подвернулся еще один парень, знакомый с линотипом, и Мак уехал из Голдфилда. Он продал за пять долларов чемодан и праздничный костюм и вскочил на состав платформ, груженных рудой, который доставил его в Ладлоу. В Ладлоу он прополоскал рот от марганцевой пыли, пообедал и немного почистился. Он страшно торопился скорее доехать до Фриско: все время его преследовала мысль, что Мейси может покончить с собой. Он страстно хотел ее видеть, быть подле нее, ощутить, как бывало, ее пальцы, поглаживавшие его руку, в то время как они болтали, прижавшись друг к другу… После всех этих студеных, пыльных месяцев в Голдфилде он нуждался в женской ласке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125