Один куплет они спели самостоятельно, затем Сара повернулась лицом к залу, как бы приглашая публику присоединиться, и запела сама.
Заметив Ноа, она сбилась и пропустила несколько слов.
Он приветливо кивнул, ее лицо покрылось румянцем, она продолжала петь. Внезапно он, набрав побольше воздуха, присоединился к ней:
…Пастухи задрожали, уви-и-дев…
Он пел почти в полный голос, испытывая какое-то неожиданное единение с Сарой, когда делал это. Такого с ним никогда не случалось раньше в присутствии женщины. Но было приятно. Очень приятно.
…Христос Спаситель родился на свет,
Христос Спаситель родился на свет
Песня окончилась, взгляды их не отрывались друг от друга, пока Сара не повернулась к детям. Снова зазвучал голос Джека Ленгриша.
Ноа оставался в зале и не сводил глаз с женщины в зеленом и белом, пораженный мыслью, которая внезапно возникла у него: да ведь он, по всей видимости, влюблен в нее!..
Она наклонилась к какому-то светловолосому ребенку, что-то прошептала ему на ухо — какой-то совет. На мгновение Ноа представил, что это их — его и ее — ребенок. Она умеет с ними обращаться, любит их — сразу видно. Хотя у нее никогда не было детей. И она образованна, и умна, и мужественна, и вполне порядочна. Она была бы прекрасной матерью!.. Матерью?
«Да что с тобой, Ноа? Ты рехнулся малость, приятель?..»
Один поцелуй, одна рождественская песенка — и уже вообразил ее матерью своих детей! Совсем как Арден, который только и толкует о жене, о семье… Нет, это не для него, не для Ноа… Мысль о том, что он мог так молниеносно прийти к подобному решению, вызвала у него ощущение, близкое к панике.
Тем не менее он оставался до конца репетиции, следя глазами за Сарой, пытаясь разобраться в собственных мыслях и чувствах.
Вот она подняла обе руки, призывая к вниманию.
— Дети, вы пели, как небесные ангелы! Молодцы! Теперь идите по домам, а следующую репетицию проведем в костюмах и с зажженными свечами…
Она спустилась в зал, подошла к стулу, где были ее пальто и шляпа. Ноа улыбнулся ей.
— Добрый вечер, шериф.
— Привет, Сара.
— У вас хороший голос, — заметила она, просовывая руки в рукава пальто, которое он держал для нее.
— У вас тоже,
— Значит, хотя мы не сумели станцевать вместе, сможем спеть.
С улыбкой она застегнула пальто, начала завязывать под подбородком ленты шляпы.
Как занятно, мелькнула у него мысль — мне нравится смотреть, как она это делает, нравится ее шея, рот…
Теперь она натягивала перчатки и, внезапно подняв глаза, улыбнулась ему так искренне и обезоруживающе, что он почувствовал холодок в спине… Когда же — попытался он припомнить, — когда ее облик стал меняться в его глазах? Когда ее слишком высокий рост стал ему казаться элегантным, ее простота — стала называться неиспорченностью, обыденная внешность — идеальной?
— Я зашел, чтобы проводить вас домой, — сказал он.
— Спасибо. Но мне нужно завернуть в редакцию.
— Ладно.
На улице было холодно и ветрено. Ему хотелось взять ее руку, но он не позволил себе этого… Что с ним происходит? Он знавал десятки женщин, с которыми проделывал и не такое, но взять ее за руку не решался.
— Детям нужны крылья… — говорила она тем временем. — Хочу посмотреть, подойдет ли для этого газетная бумага. Они пели чудесно, правда?
— Как ангелы. Они вас полюбили.
— Я их тоже. Знаете, я никогда не имела дела с детьми… Удивительно, как они отзывчивы.
В помещении редакции Сара зажгла лампу, Ноа подождал, пока она собрала бумагу, помог ей сделать из нее рулон и завязать веревкой.
— Что бы еще придумать, чтобы крылья блестели? — задумалась Сара. — Дети были бы в восторге.
— Слюда, — предложил Ноа.
— Слюда?.. Ой, конечно! Как я не подумала?
— Нужно хорошенько растолочь ее в ступке, — сказал Ноа, — а потом насыпать на бумагу, смазанную крахмальным клеем.
— Чудесная идея!
— Если хотите, я разыщу хороший кусок слюды.
— Правда, вы сделаете это?
— Только не завтра, а через день. Устраивает? Я и размельчу ее для вас.
— О, Ноа, спасибо. Вы просто наш добрый гений! — Как сверкали ее голубые глаза — и всего-то из-за такой малости!
Он был очень доволен, что сразу сообразил, чем можно обрадовать ее, вызвать одобрение и благодарность.
— Пошли? — Он поднял рулон бумаги и протянул руку к лампе.
— Я готова.
Он прикрутил фитиль, пошел за ней к дверям.
Когда она уже открывала их, он вдруг произнес:
— Сара, подождите минуту.
Она задержалась, повернулась к нему, натягивая перчатки.
— Что? — спросила она.
Свободной рукой он прикрыл полуотворенную дверь, они остались в тесном темном помещении.
— Я просто… — заговорил он, наклоняя голову и подходя ближе к Cape, — просто…
Поля его головного убора уперлись в ее шляпку. Они оба усмехнулись в темноте, он снял свой «стетсон».
— Можно я снова сделаю то же самое? — спросил он.
Она тихо ответила:
— Сделайте.
Он наклонился еще ниже, их губы соединились и оставались в таком положении, пока маятник часов неспешно отбивал свои секунды: десять… пятнадцать… двадцать.
В одной руке у Ноа Кемпбелла был бумажный рулон, в другой — шляпа: он не мог обнять Сару, прижать к себе. Ей же ничего не стоило отпрянуть после короткого соприкосновения их губ — но она не сделала этого, не отстранила лицо, оно продолжало прижиматься к его лицу.
В темноте их прикосновения, казалось, обретали новый, куда больший смысл. Нежность становилась нежнее. Тепло — теплее. Его дыхание было на ее щеке, ее дыхание — на его. Они были одним целым, и каждый был самим собой, и каждый ожидал каких-то действий от другого.
Он приоткрыл губы, его язык встретился с ее языком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149