Без мамы было очень одиноко и тоскливо, и в-в-вначале мне нравилось, когда он п-п-приходил и л-л-ложился к-к-ко мне.
Слезы текли из глаз Роберта и орошали ее волосы. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, как два стебля сырой травы.
— Ты же была тогда совсем ребенком.
— Это было задолго до того, как я познакомилась с тобой. Задолго до того, как я тебя полюбила.
— Он силой заставил тебя?
— Не сразу. Это началось, когда мне было двенадцать лет.
— Двенадцать… Двенадцать… Боже милостивый, всего двенадцать лет! — Он только познакомился с ней тогда. И смотрел, как она играет на пианино с таким угнетенным выражением лица, что, казалось, она уносилась в глубокие дали одиночества. На ней тогда было платье из шотландки с большим белым воротником, низко опускавшимся до ее только начинавшей округляться девичьей груди. Он иногда глядел украдкой на нее, когда ее глаза были прикованы к нотам. Вспоминая, он почувствовал себя виноватым даже за такое незначительное нарушение ее целомудрия.
— Ты тогда только начала созревать.
— Да, — прошептала она.
— И я тоже стал замечать тогда, как ты растешь.
Она промолчала.
— И все стало еще хуже и из-за этого тоже, да?
Она молчала.
— Да, Адди?
— Ты в этом не был виноват, совершенно не был. Ты не знал.
Весь мир вокруг показался Роберту кроваво-красным.
— О-о-о, Адди, прости меня!
— Ты не был причиной всего. Ведь это началось задолго до тебя.
— Почему ты не сказала никому об этом… миссис Смит, Саре?
— Он предупредил меня, что никто мне не поверит. Надо мной все будут смеяться и показывать на меня пальцем. То, что он делал, было запрещено. Я это уже знала. Он сказал, что, если это станет известно, его заберут от нас, мы с Сарой останемся одни и некому будет о нас заботиться. Я поверила ему и боялась рассказывать об этом миссис Смит. А как я могла сказать Саре? Она бы никогда мне не поверила. Она обожала отца. Он был ее кумиром.
Ничего себе кумир! Шок, потрясший Роберта, превратился в ярость. Он убил бы Айзека Меррита, скотство которого искалечило невинного ребенка, слишком юного, чтобы противостоять ему.
— Все то время, когда ты отдалялась от меня, я считал, что это я был виноват, делал что-то не так. Я даже подумал, что ты страдала какой-то страшной болезнью, от которой могла умереть, так сильно ты изменилась, стала такой хрупкой. Сказал ли он тебе, что я говорил с ним о твоем состоянии?
Она отодвинулась и посмотрела ему в лицо.
— Ты говорил с ним?
Он продолжал обнимать ее за плечи и смотрел прямо в глаза.
— Он ответил мне, что между нами существует разница в возрасте, что ты несомненно чувствуешь давление с моей стороны и это создает напряженность. А на самом деле только он давил на тебя.
— О-о-о, Роберт! — Она положила руки ему на грудь. — Я видела, какую боль я причиняла тебе и Саре, я много раз была готова признаться вам.
— Не признаться. Признание подразумевает вину. А ты не была ни в чем виновата.
Его ярость росла.
— Но ты любил меня, а я была недостойна этого.
— Это он хотел, чтобы ты так думала. И он тебе все время подавал такие мысли! — Роберт увидел по ее лицу, что прав. Он мог себе теперь представить, как Меррит манипулировал ею, пугая и унижая, отравляя юный мозг лживыми измышлениями, чтобы держать ее в полном повиновении. Гнев переполнил Роберта. Он схватил кимоно Адди с кровати и набросил ей на плечи. — Одевайся, Адди. Ты никогда больше не разденешься ни перед одним мужчиной. Твои испытания окончены. — Роберт яростно ругался, одеваясь. — Будь он проклят, этот мерзавец! Какие же мы были идиоты! А я тоже хорош! Сыграл ему на руку. Пришел к нему просить разрешения жениться на тебе, когда тебе исполнится семнадцать, и он согласился. А ты тем временем отдалялась все больше и больше. Теперь я все понимаю. Теперь все сходится.
Адди оделась. Он схватил ее за руки и сжал их так, что ее пальцы сплелись. Глаза его горели.
— Знаешь ли ты, что я бы дал за то, чтобы он был здесь живой хотя бы на один час?! Я бы оторвал его яйца и забил их ему в рот!
— О-о-о, Роберт!.. — Она ничего не могла сказать в ответ.
— Что нужно сделать, чтобы вытащить тебя отсюда на ночь?
— Роберт, ты не сможешь…
— Я спрашиваю, что нужно сделать! — повторил он еще тверже.
— Ты должен выкупить меня.
— Сколько это будет, примерно?
— Двести долларов.
Он дал ей мешочек с золотом. — Взвесь это.
— Двести долларов?! Да ведь это глупо, Роберт.
— Я чертовски богат. Взвешивай.
— Но Роза будет…
— Мы займемся ею позже… — Он торопливо заканчивал одеваться. — Сегодня канун Рождества, Адди. Я не собираюсь оставлять тебя в этом бардаке в сочельник, и, если все будет так, как я хочу, ты вообще сюда больше не вернешься. Так что взвесь золото.
Он наконец оделся, а она продолжала стоять в нерешительности, держа в руке мешочек. Он подошел к ней, взял мешочек и спокойно сказал:
— Извини, Адди, что я повысил на тебя голос. Я сам займусь этим сейчас, пока ты оденешься. Возьми только то, что необходимо для видимости. Я не хочу, чтобы ты забирала какие-то вещи отсюда.
Он увидел, что она тихо плачет, стоя спиной к нему. Он повернул ее лицом и посмотрел в глаза.
— Не плачь, Адди. Время твоих слез прошло, их больше не будет.
— Но, Роберт, что мне делать?! Я же жила здесь, в этих стенах так долго… Ты не понимаешь.
— Ты боишься? — мягко спросил он. Ведь начиная с трех лет она никогда не жила нормально. Уход с ним будет означать возвращение к нормальной жизни, больше того, это будет акт мужества. — Моя бедная, бедная девочка. Конечно, тебе страшно. Но я буду с тобой. А теперь, давай… Одевайся. У тебя есть одежда для улицы?
Она уныло кивнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149