На лице
мученика не отражалось ни страдания, ни удовольствия, ни сияния
мученичества. Его лицо выражало только удивление, как будто он
хотел сказать: "Как это я, собственно, дошел до жизни такой и
что вы, господа, со мною делаете?"
-- Так точно, господин фельдкурйт,-- сказал Швейк
серьезно, все ставя на карту,-- исповедуюсь всемогущему богу и
вам, достойный отец, я должен признаться, что ревел, правда,
только так, для смеху. Я видел, что вам недостает только
кающегося грешника, к которому вы тщетно взывали. Ей-богу, я
хотел доставить вам радость, чтобы вы не разуверились в людях.
Да и сам я хотел поразвлечься, чтобы повеселело на душе.
Фельдкурат пытливо посмотрел на простодушную физиономию
Швейка. Солнечный луч заиграл на мрачной иконе Франциска
Салеского и согрел удивленного мученика на противоположной
стене.
-- Вы мне начинаете нравиться,-- сказал фельдкурат, снова
садясь на стол.-- Какого полка?-- спросил он, икая.
-- Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, что принадлежу
и не принадлежу к Девяносто первому полку и вообще не знаю, что
со мною происходит.
-- А за что вы здесь сидите? -- спросил фельдкурат, не
переставая икать.
Из часовни доносились звуки фисгармонии, заменявшей орган.
Музыкант-учитель, которого посадили за дезертирство, изливал
свою душу в самых тоскливых церковных мелодиях. Звуки эти
сливались с икотой фельдкурата в какой-то неведомой доселе
дорической гамме.
-- Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, я, по правде
сказать, не знаю, за что тут сижу. Но я не жалуюсь. Мне просто
не везет. Я стараюсь как получше, а выходит так, что хуже не
придумаешь, вроде как у того мученика на иконе.
Фельдкурат посмотрел на икону, улыбнулся и сказал:
-- Ей-богу, вы мне нравитесь! Придется порасспросить о вас
у следователя. Ну, а больше болтать с вами я не буду. Скорее бы
отделаться от этой святой мессы. Kehrt euch! Abtreten!/ Кругом!
Марш! (нем.)/
Вернувшись в родную семью голоштанников, стоявших у
амвона, Швейк на вопросы, чего, мол, фельдкурат от него хотел,
ответил очень сухо и коротко:
-- В стельку пьян.
За следующим номером программы -- святой мессой -- публика
следила с напряженным вниманием и нескрываемой симпатией. Один
из арестантов даже побился об заклад, что фельдкурат уронит
чашу с дарами. Он поставил весь свой паек хлеба против двух
оплеух -- и выиграл.
Нельзя сказать, чтобы чувство, которое наполняло в часовне
души тех, кто созерцал исполняемые фельдкуратом обряды, было
мистицизмом верующих или набожностью рьяных католиков. Скорее
оно напоминало то чувство, какое рождается в театре, когда мы
не знаем содержания пьесы, а действие все больше запутывается и
мы с нетерпением ждем развязки. Все были захвачены
представлением, которое давал фельдкурат у алтаря. Арестанты не
спускали глаз с ризы, надетой наизнанку: все с воодушевлением
следили за спектаклем, разыгрываемым у алтаря, испытывая при
этом эстетическое наслаждение.
Рыжий министрант, дезертир из духовных, специалист по
мелким кражам в Двадцать восьмом полку, честно старался
восстановить по памяти весь ход действия, технику и текст
святой мессы. Он был для фельдкурата одновременно и
министрантом и суфлером, что не мешало святому отцу с
необыкновенной легкостью переставлять целые фразы. Вместо
обычной мессы фельдкурат раскрыл в требнике рождественскую
мессу и начал служить ее к вящему удовольствию публики. Он не
обладал ни голосом, ни слухом, и под сводами церкви раздавались
визг и рев, словно в свином хлеву.
-- Ну и нализался сегодня, нечего сказать,-- с огромным
удовлетворением отметили перед алтарем.-- Здорово его развезло!
Наверное, опять где-нибудь у девок напился.
Пожалуй, уже в третий раз у алтаря звучало пение
фельдкурата "Ite, missa est", напоминавшее воинственный клич
индейцев, от которого дребезжали стекла. Затем фельдкурат еще
раз заглянул в чашу, проверить, не осталось ли там еще хоть
капли вина, поморщился и обратился к слушателям:
-- Ну, а теперь, подлецы, можете идти домой. Конец. Я
заметил, что вы не проявляете той набожности, которую подобало
бы проявить в церкви перед святым алтарем. Хулиганы! Перед
лицом всевышнего вы не стыдитесь громко смеяться и кашлять,
харкать и шаркать ногами... даже при мне, хотя я здесь вместо
девы Марии, Иисуса Христа и бога отца, болваны! Если это
повторится впредь, то я с вами расправлюсь как следует. Вы
будете знать, что существует не только тот ад, о котором я вам
позапрошлый раз говорил в проповеди, но и ад земной! Может
быть, от первого вы и спасетесь, но от второго вы у меня не
отвертитесь. Abtreten!
Фельдкурат, так хорошо и оригинально проводивший в жизнь
старый избитый обычай посещения узников, прошел в ризницу,
переоделся, велел себе налить церковного вина из громадной
оплетенной бутыли, выпил и с помощью рыжего министранта сел на
свою верховую лошадь, которая была привязана во дворе. Но тут
он вспомнил о Швейке, слез с лошади и пошел в канцелярию к
следователю Бернису.
Военный следователь Бернис был прежде всего светский
человек, обольстительный танцор и распутник, который невероятно
скучал на службе и писал немецкие стихи в свою записную книжку,
чтобы всегда иметь наготове запасец. Он представлял собой
важнейшее звено аппарата военного суда, так как в его руках
было сосредоточено такое количество протоколов и совершенно
запутанных актов, что он внушал уважение всему военно-полевому
суду на Градчанах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39