У нас суд военный, К. und К. Militargericht/
Императорско-королевский военный суд (нем.)/. Единственным
вашим спасением от строгой и справедливой кары может быть
только полное признание.
У следователя Берниса был "свой собственный метод" на
случай утери материала против обвиняемого. Но, как видите, в
этом методе не было ничего особенного, поэтому не приходится
удивляться, что результаты такого рода расследования и допроса
всегда равнялись нулю.
Следователь Бернис считал себя настолько проницательным,
что, не имея материала против обвиняемого, не зная, в чем его
обвиняют и за что он вообще сидит в гарнизонной тюрьме, из
одних только наблюдений за поведением и выражением лица
допрашиваемого выводил заключение, за что этого человека держат
в тюрьме. Его проницательность и знание людей были так глубоки,
что одного цыгана, который попал в гарнизонную тюрьму из своего
полка за кражу нескольких дюжин белья (он был подручным у
каптенармуса), Бернис обвинил в политическом преступлении:
дескать, тот в каком-то трактире агитировал среди солдат за
создание самостоятельного государства, в составе Чехии и
Словакии, во главе с королем-славянином.
-- У нас на руках документы,-- сказал он несчастному
цыгану.-- Вам остается только признаться, в каком трактире вы
это говорили, какого полка были те солдаты, что вас слушали, и
когда это произошло.
Несчастный цыган выдумал и дату, и трактир, и полк, к
которому принадлежали его мнимые слушатели, а когда возвращался
с допроса, просто сбежал из гарнизонной тюрьмы.
-- Вы ни в чем не желаете признаваться? -- спросил Бернис,
видя, что Швейк хранит гробовое молчание.-- Вы не хотите
рассказать, как вы сюда попали, за что вас посадили? Мне-то по
крайней мере вы могли бы это сказать, пока я сам вам не
напомнил. Предупреждаю еще раз, признайтесь. Вам же лучше
будет, ибо это облегчит расследование и смягчит наказание. В
этом отношении у нас то же, что и в гражданских судах.
-- Осмелюсь доложить,-- прозвучал наконец добродушный
голос Швейка,-- я здесь, в гарнизонной тюрьме, вроде как
найденыш.
-- Что вы имеете в виду?
-- Осмелюсь доложить, я могу объяснить это очень просто...
На нашей улице живет угольщик, у него был совершенно невинный
двухлетний мальчик. Забрел раз этот мальчик с Виноград в
Либень, уселся на тротуаре,-- тут его и нашел полицейский.
Отвел он его в участок, а там его заперли, двухлетнего-то
ребенка! Видите, мальчик был совершенно невинный, а его
все-таки посадили. Если бы его спросили, за что он сидит, то --
умей он говорить -- все равно не знал бы, что ответить. Вот и
со мной приблизительно то же самое. Я тоже найденыш.
Быстрый взгляд следователя скользнул по фигуре и лицу
Швейка и разбился о них. От всего существа Швейка веяло таким
равнодушием и такой невинностью, что Бернис в раздражении
зашагал по канцелярии, и если бы не обещание фельдкурату
послать ему Швейка, то черт знает чем бы кончилось это дело.
Наконец следователь остановился у своего стола.
-- Послушайте-ка,-- сказал он Швейку, равнодушно
глазевшему по сторонам,-- если вы еще хоть раз попадетесь мне
на глаза, то долго будете помнить... Уведите его!
Пока Швейка вели назад, в шестнадцатую, Бернис вызвал к
себе смотрителя Славика.
-- Впредь до дальнейших указаний Швейк передается в
распоряжение господина фельдкурата Каца,-- коротко приказал
он.-- Заготовить пропуск. Отвести Швейка с двумя конвойными к
господину фельдкурату.
-- Прикажете отвести его в кандалах, господин поручик?
Следователь ударил кулаком по столу:
-- Осел! Я же ясно сказал: заготовить пропуск!
И все, что накопилось за день в душе следователя --
капитан Лингардт, Швейк,-- все это бурным потоком устремилось
на смотрителя и кончилось словами:
-- Поняли наконец, что вы коронованный осел!
Так полагается величать только королей и императоров, но
даже простой смотритель, особа отнюдь не коронованная, все же
не остался доволен подобным обхождением и, выходя от военного
следователя, пнул ногой арестанта, мывшего коридор. Что же
касается Швейка, то смотритель решил оставить его хотя бы еще
на одну ночь в гарнизонной тюрьме, дабы предоставить ему
возможность вкусить всех ее прелестей.
Ночь, проведенная в гарнизонной тюрьме, навсегда остается
приятным воспоминанием для каждого, побывавшего там.
Возле шестнадцатой находилась одиночка, жуткая дыра,
откуда и в описываемую нами ночь доносился вой арестованного
солдата, которому за какой-то проступок по приказанию
смотрителя Славика фельдфебель Ржепа сокрушал ребра.
Когда вой затих, в шестнадцатой слышно было только
щелканье вшей, попавших под ногти арестантов.
Над дверью в углублении, сделанном в стене, керосиновая
лампа, снабженная предохранительной решеткой, бросала на стены
тусклый свет и коптила. Запах керосина смешивался с испарением
немытых человеческих тел и с вонью параши, которая после
каждого употребления разверзала свои пучины и пускала в
шестнадцатую новую волну смрада.
Плохая пища затрудняла процесс пищеварения, и большинство
арестантов страдало скоплением газов; газы выпускались в ночную
тишину, их встречали ответные сигналы, сопровождаемые
остротами.
Из коридора доносились размеренные шаги часовых, время от
времени открывался "глазок" в двери и "архангел" заглядывал
внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39