нерушимое с
покойствие словно придало ему мужества, и он чувствовал Ц ему все равно,
что бы ни случилось с ним до конца его дней. Изредка он лениво взглядывал н
а карту, прикрепленную четырьмя кнопками к низкому трехногому столу, сто
явшему позади штурвала. При свете фонаря, подвешенного к пиллерсу, лист б
умаги, отображающий глубины моря, слегка отсвечивал; дно, изображенное н
а нем, было такое же гладкое, как мерцающая поверхность вод. На карте лежал
и линейка для проведения параллелей и циркуль; положение судна в полдень
было отмечено черным крестиком, а твердая прямая линия, проведенная кар
андашом до перима, обозначала курс судна Ц тропу душ к святому месту, к об
етованному спасению, к вечной жизни; карандаш, касаясь острием берега Со
мали, лежал круглый и неподвижный, словно голая мачта, всплывшая в заводи
защищенного дока.
«Как ровно идет судно», Ц с удивлением подумал Джим, с какою-то благодар
ностью воспринимая великий покой моря и неба. В такие минуты мысли его вр
ащались в кругу доблестных подвигов, он любил эти мечты и успех своих воо
бражаемых достижений. То было лучшее в жизни, тайная ее истина, скрытая ее
реальность. В этих мечтах была великолепная мужественность, очарование
неуловимого, они проходили перед ним героической процессией, они увлека
ли его душу и опьяняли ее божественным напитком Ц безграничной верой в
самое себя. Не было ничего, чему бы он не смог противостоять. Эта мысль так
ему понравилась, что он улыбнулся, беспечно глядя вперед; оглянувшись, он
увидел белую полосу кильватера, проведенную по морю килем судна, Ц поло
су такую же прямую, как черная линия, проведенная карандашом на карте.
Ведра с золой ударялись о вентиляторы кочегарки, и этот металлический ст
ук напомнил ему, что близится конец его вахты. Он вздохнул с удовольствие
м, но в то же время пожалел, что приходится расставаться с этим невозмутим
ым спокойствием, поощряющим свободные дерзания его мыслей. Ему немножко
хотелось спать, он ощущал приятную усталость во всем теле, словно вся кро
вь его превратилась в теплое молоко. Шкипер бесшумно поднялся на мостик;
он был в пижаме, и широко распахнутая куртка открывала голую грудь. Он еще
не совсем проснулся; лицо у него было красное, левый глаз полузакрыт, прав
ый, мутный, тупо вытаращен; свесив свою большую голову над картой, он сонно
чесал себе бок. Было что-то непристойное в этом голом теле. Грудь его, мягк
ая и сильная, лоснилась, словно он вспотел во сне, и из пор выступил жир. Он с
делал какое-то профессиональное замечание голосом хриплым и безжизнен
ным, напоминающим скрежет пилы, врезающейся в доску; складка его двойног
о подбородка свисала, как мешок, подвязанный к челюсти; Джим вздрогнул и о
тветил очень почтительно; но отвратительная мясистая фигура, словно уви
денная впервые в минуту просветления, навсегда запечатлелась в его памя
ти как воплощение всего порочного и подлого, что таится в мире, нами любим
ом: оно таится в наших сердцах, которым мы вверяем наше спасение; в людях, н
ас окружающих; в картинах, какие раскрываются перед нашими глазами; в зву
ках, касающихся нашего слуха; в воздухе, наполняющем наши легкие. Тонкая з
олотая стружка месяца, медленно опускаясь, погрузилась в потемневшую во
ду, и вечность словно придвинулась к земле, ярче замерцали звезды, интенс
ивнее стал блеск полупрозрачного купола, нависшего над плоским диском т
емного моря. Судно скользило так ровно, что не ощущалось никакого движен
ия вперед, как будто «Патна» была планетой, несущейся сквозь темные прос
транства эфира, за роем солнц, в устрашающей и спокойной пустыне, ожидающ
ей дыхания новых творений.
Ц Мало сказать, жарко Ц там, внизу, Ц раздался чей-то голос.
Джим, не оборачиваясь, улыбнулся. Шкипер, невозмутимый, стоял, повернувши
сь к нему широкой спиной; в обычае ренегата было не замечать сначала ваше
го присутствия, а затем, пожирая вас глазами, разразиться, с пеной у рта, по
током брани, вырывающимся словно из водосточной трубы. Сейчас он только
угрюмо что-то проворчал; второй механик поднялся на мостик и, вытирая вла
жные ладони грязной тряпкой, нимало не смущаясь, продолжал жаловаться. М
орякам хорошо здесь, наверху, и хотел бы он знать, какой от них толк? Бедные
механики должны вести судно, и они прекрасно справились бы и со всем оста
льным; ей-богу, они…
Ц Замолчите! Ц флегматично проворчал немец.
Ц Ну конечно! Замолчать! А как что неладно, вы сейчас же бежите к нам, верно
? Ц продолжал тот. Он уже наполовину изжарился там, внизу. Во всяком случа
е, теперь ему все равно, как бы он ни нагрешил: за последние три дня он получ
ил прекрасное представление о том местечке, куда отправляются после сме
рти дрянные людишки… ей-богу, получил… и вдобавок оглох от адского шума т
ам, внизу. Проклятая гнилая развалина грохочет и тарахтит, словно старая
лебедка, даже еще громче; и какого черта ему рисковать своею жизнью дни и н
очи среди всей этой рухляди, будто на кладбище для кораблей, он понятия не
имеет! Должно быть, он от рождения такой легкомысленный. Он…
Ц Где вы напились? Ц осведомился немец; он был взбешен, но стоял соверше
нно неподвижно, освещенный лампой нактоуза, похожий на грубую статую чел
овека, вырезанную из глыбы жира. Джим по-прежнему улыбался, глядя на отсту
пающий горизонт; исполненный благородных стремлений, он упивался созна
нием своего превосходства.
Ц Напился! Ц презрительно повторил механик; обеими руками он держался
за поручни Ц темная фигура с подгибающимися коленями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19