Джим говорил медленно; воспоминания возникали удивительно отчетливо; д
ля сведения этих людей, требующих фактов, он мог бы, как эхо, воспроизвести
даже стоны механика. Когда улеглось вспыхнувшее было возмущение, он при
шел к тому выводу, что лишь дотошная точность рассказа может объяснить п
одлинный ужас, скрывавшийся за жутким ликом событий. Факты, которые так с
ильно хотелось узнать этим людям, были видимы, осязаемы, ощутимы, занимал
и свое место во времени и пространстве Ц для их существования требовали
сь двадцать семь минут и пароход водоизмещением в тысячу четыреста тонн
; они составляли нечто целое, с определенными чертами, оттенками, сложным
аспектом, который улавливала зрительная память, но, помимо этого, было и ч
то-то иное, невидимое, Ц дух, ведущий к гибели, Ц словно злобная душа в от
вратительном теле. И это ему хотелось установить. Это происшествие не вх
одило в рубрику обычных дел, всякая мелочь имела огромное значение, и, к сч
астью, он помнил все. Он хотел говорить во имя истины, Ц быть может, только
ради себя самого; речь его текла спокойно, а мысль металась в тесном кругу
фактов, обступивших его, чтобы отрезать от всех остальных людей; он поход
ил на животное, которое, очутившись за изгородью из высоких кольев, бегае
т по кругу, обезумев в ночи, ищет незагороженное местечко, какую-нибудь ще
ль, дыру, куда можно пролезть и спастись. Эта напряженная работа мысли зас
тавляла его по временам запинаться…
Ц Капитан по-прежнему ходил взад и вперед по мостику; на вид он был споко
ен, но несколько раз споткнулся, а когда я с ним заговорил, он налетел на ме
ня, словно был совершенно слеп. Ничего определенного он мне не ответил. Он
что-то бормотал про себя, я разобрал несколько слов Ц «проклятый пар!» и
«дьявольский пар!» Ц что-то о паре. Я подумал…
Джим уклонился в сторону; вопрос, возвращающий к сути дела, оборвал его ре
чь, словно судорога боли, и его охватили безграничное уныние и усталость.
Он приближался к этому… приближался… и теперь, грубо оборванный, должен
был отвечать Ц да или нет. Он ответил правдиво и кратко: «Да». Красивый, вы
сокий, с юношескими мрачными глазами, он стоял, выпрямившись на возвышен
ии, а душа его корчилась от боли. Ему пришлось ответить еще на один вопрос,
по существу на вопрос ненужный, и снова он ждал. Во рту у него пересохло, сл
овно он наглотался пыли, затем он ощутил горько-соленый вкус, как после гл
отка морской воды. Он вытер влажный лоб, провел языком по пересохшим губа
м, почувствовал, как дрожь пробежала у него по спине. Грузный асессор опус
тил веки; рассеянный и грустный, он беззвучно барабанил по блокноту; глаз
а второго асессора, переплетавшего загорелые пальцы, казалось, излучали
доброту; председатель слегка наклонился вперед; бледное лицо его прибли
зилось к цветам, потом, облокотившись о ручку кресла, он подпер голову рук
ой. Ветер пунки обвевал темнолицых туземцев, закутанных в широкие одеяни
я, распаренных европейцев, сидевших рядом на скамьях, держа на коленях кр
углые пробковые шлемы, Ц костюмы из тика облегали их тела плотно, как кож
а. Вдоль стен скользили босоногие туземцы-полицейские, затянутые в длин
ные белые мундиры; в красных поясах и красных тюрбанах, они бегали взад и в
перед, бесшумные, как призраки, и проворные, как гончие.
Глаза Джима, блуждая в паузах между ответами, остановились на белом чело
веке, сидевшем в стороне, лицо у него было усталое и задумчивое, но спокойн
ые глаза смотрели прямо, живые и ясные. Джим ответил на следующий вопрос и
почувствовал искушение крикнуть: Ц Что толку в этом? Что толку? Ц Он тих
онько топнул ногой, закусил губу и посмотрел в сторону повернутых к нему
голов. Он встретил взгляд белого человека. Глаза последнего не походили
на остановившиеся, словно завороженные глаза остальных. В этом взгляде б
ыла разумная воля. Джим между двумя вопросами забылся до того, что нашел в
ремя думать. «Этот парень, Ц мелькнула у него мысль, Ц глядит на меня так
, словно видит кого-то или что-то за моим плечом». Где-то он видел этого чел
овека Ц быть может, на улице. Но был уверен, что никогда с ним не говорил. В
течение многих дней он не говорил ни с кем, Ц лишь с самим собой вел молча
ливый, бессвязный и нескончаемый разговор, словно узник в камере или пут
ник, заблудившийся в пустыне. Сейчас он отвечал на вопросы, которые значе
ния не имели, хотя и преследовали определенную цель, и размышлял о том, буд
ет ли он еще когда-нибудь в своей жизни говорить. Звук его собственных пра
вдивых слов подтверждал его убеждение, что дар речи больше ему не нужен. Т
от человек как будто понимал его безнадежное затруднение. Джим взглянул
на него, потом решительно отвернулся, словно навеки распрощавшись с ним.

А впоследствии, в далеких уголках земли, Марлоу не раз с охотой вспоминал
о Джиме, вспоминал подробно и вслух.
Это случалось после обеда, на веранде, задрапированной неподвижной лист
вой и увенчанной цветами, в глубоких сумерках, испещренных огненными точ
ками сигар. На тростниковых стульях ютились молчаливые слушатели. Изред
ка маленький красный огонек поднимался и, разгораясь, освещал пальцы вял
ой руки, часть невозмутимо-спокойного лица, или вспыхивал красноватым о
тблеском в задумчивых глазах, озаряя кусочек гладкого лба. И, едва произн
еся первое слово, Марлоу удобно вытягивался в кресле и сидел совершенно
неподвижно, словно окрыленный дух его возвращался в пропасть времени, и
прошлое говорило его устами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19