ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Теперь я снова накрываю им в столовой, но за время обеда оба не произносят ни слова. Как тебе это нравится?
– Хорошего мало, – вздохнул Пауль. – Жаль было бы потерять такое место.
– Да, – мечтательно опустила испачканные в муке руки девушка, – господин Вацлав привез мне такое изумительное платье. Я каждый вечер надеваю его перед зеркалом, но потом снова снимаю.
– Почему?
– Уж очень оно красивое. И вообще он добрый. Вот только в его спальне я все чаще нахожу распечатанные бутылки.
…На следующий день к полудню разразилась гроза. Сперва клубящиеся черные тучи подсвечивались далекими бесшумными молниями, затем раскаты грома приблизились, налетел ветер, и хлынул проливной дождь. Вадим распахнул окно в гостиной. В лицо ударил свежий ветер и струи воды. Старый вяз за окном трещал, размахивая тяжелыми мокрыми ветвями. Удары грома стали такими пронзительными, что как ни готовься, а каждый новый небесный залп приводил в смятение.
Нижегородский спустился вниз, попросил Гебхарда растопить наверху камин и, в поисках подевавшегося куда-то Густава, вышел в сад. Он увидел, как, приседая и беззвучно вскрикивая при каждом новом ударе грома, в его сторону бежит Нэлли. Она прижимала с груди мокрого испуганного мопса. Они едва не столкнулись.
– Он выбрался на улицу и не мог перелезть обратно.
– Отдайте его Гебхарду, а сами мигом переодеваться, – скомандовал Вадим и, спрятавшись под козырьком черного хода, принялся раскуривать сигару.
Он любил летнюю грозу, как, возможно, любят ее в детстве. Каждая стадия этого природного явления доставляла ему удовольствие. Особенно предвкушение, когда все затихает и в воздухе, скованном электричеством, прекращается малейшее движение. А как изумительно выглядит город, когда в последний раз вспыхнувшее солнце контрастно высвечивает стены домов, крыши, башни и купола на черно-фиолетовом фоне нависших над ними туч. Рокот дальних громов, хлопанье закрываемых окон и форточек, крики мамаш, сзывающих своих малышей, и полное отсутствие птиц. Потом тень, шелест листвы на внезапно оживших деревьях, первый близкий и долгий раскат и, наконец, такой удар, что хочется, как в детстве, с криком броситься в ближайшее укрытие.
Вадим докурил и вернулся в дом.
Камин наверху нехотя разгорался. Под креслом, в котором обычно располагался Нижегородский, трясся вытертый насухо испуганный Густав. На одном из боковых диванчиков у стены сидел с книгой Каратаев и делал вид, что читает.
– Насилу растопил, – сказал поднявшийся с колен Гебхард. – Ветер, да и дымоходы пора чистить. Пойду проверю чердак и мансарду.
Нижегородский подошел к закрытому окну, немного постоял и наконец первым нарушил молчание:
– Хочу поставить вас в известность, господин Флейтер, что в начале следующей недели я отбываю в Англию. На июньское Дерби и Королевский Аскот я уже опоздал, но на Сент-Леджер в Донкастере вполне успеваю. – Вадим поднял с пола дрожащего мопса и уселся с ним в кресло.
– Ты бы переодел мокрый халат, Нижегородский, – пробурчал Каратаев, – собаку простудишь, а потом свалишь на нас. Когда вернешься?
– В августе. Точнее не скажу.
– Барон там будет?
– Не знаю.
Они надолго замолчали. Тем временем ветер за окном стих, выглянуло солнце, и ровные отвесные струи слепого дождя засверкали в его лучах.
– Послушай, Каратаев, – снова заговорил Нижегородский, отпуская на пол собаку, – я тут кое о чем подумал… Почему бы нам сообща не взяться за осуществление твоей дурацкой затеи, но с одной маленькой поправкой: мы должны стать первыми?
– Я тебя не понимаю. Первыми в чем?
– Первыми в этой стране.
– Вы снова намерены шутить?
– Да нисколько! – Вадим встал, поставил напротив Каратаева стул и уселся на него верхом, облокотившись на спинку. – Мы захватим в Германии политическую власть и отменим Вторую мировую войну!
– Это невозможно…
– А давай порассуждаем. – В словах Нижегородского не было и тени шутливости. – Я встречался с Гитлером и провел с ним с глазу на глаз двое суток. И честно тебе скажу: у меня в голове не укладывается, как этот закомплексованный недотепа с гнилыми зубами и мусорным ведром вместо головы возьмет однажды своей маленькой, чуть ли не женской ручкой за горло великую страну, а потом и всю Европу. Но если это возможно, а мы-то с тобой знаем, что возможно, то почему бы нам не попытаться сделать то же самое?
Каратаев не мигая обалдело смотрел на соотечественника и молчал.
– Кто такой Гитлер после войны? – продолжил свои рассуждения Нижегородский. – Ефрейтор с железным крестом на потертом френче. Я не умаляю его будущего ораторского мастерства и дьявольской политической активности, но не нужно забывать, что и он несколько раз оказывался на краю пропасти. Просто всякий раз ему везло. Ведь так?.. Так. А. теперь давай пофантазируем, кем можем стать мы с тобой, скажем, к середине двадцатых. За то время, что наш Альфи будет завоевывать свои кресты, ты издашь несколько пророческих, сногсшибательных трудов, в которых предскажешь и будущие беды, и грядущие революции. Ты сам говорил, что у тебя в загашнике несколько убойных книг расовых теоретиков и будущих модных философов, издания которых выдержат в свое время сотни тысяч экземпляров. Ты сплавишь их в нечто единое, очистив от явного бреда и пронизав еще скрытым для всех знанием. Мы приобретем собственное издательство, купим критиков, а значит, и общественное мнение. Твое имя станет культовым, а для многих и вовсе сделается синонимом совести германской нации (ты не потерял еще свою справку о расовой чистоте?). Что касается меня, то к двадцать пятому году мой банк (а я непременно стану банкиром) будет самым богатым финансовым учреждением Веймарской республики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
– Хорошего мало, – вздохнул Пауль. – Жаль было бы потерять такое место.
– Да, – мечтательно опустила испачканные в муке руки девушка, – господин Вацлав привез мне такое изумительное платье. Я каждый вечер надеваю его перед зеркалом, но потом снова снимаю.
– Почему?
– Уж очень оно красивое. И вообще он добрый. Вот только в его спальне я все чаще нахожу распечатанные бутылки.
…На следующий день к полудню разразилась гроза. Сперва клубящиеся черные тучи подсвечивались далекими бесшумными молниями, затем раскаты грома приблизились, налетел ветер, и хлынул проливной дождь. Вадим распахнул окно в гостиной. В лицо ударил свежий ветер и струи воды. Старый вяз за окном трещал, размахивая тяжелыми мокрыми ветвями. Удары грома стали такими пронзительными, что как ни готовься, а каждый новый небесный залп приводил в смятение.
Нижегородский спустился вниз, попросил Гебхарда растопить наверху камин и, в поисках подевавшегося куда-то Густава, вышел в сад. Он увидел, как, приседая и беззвучно вскрикивая при каждом новом ударе грома, в его сторону бежит Нэлли. Она прижимала с груди мокрого испуганного мопса. Они едва не столкнулись.
– Он выбрался на улицу и не мог перелезть обратно.
– Отдайте его Гебхарду, а сами мигом переодеваться, – скомандовал Вадим и, спрятавшись под козырьком черного хода, принялся раскуривать сигару.
Он любил летнюю грозу, как, возможно, любят ее в детстве. Каждая стадия этого природного явления доставляла ему удовольствие. Особенно предвкушение, когда все затихает и в воздухе, скованном электричеством, прекращается малейшее движение. А как изумительно выглядит город, когда в последний раз вспыхнувшее солнце контрастно высвечивает стены домов, крыши, башни и купола на черно-фиолетовом фоне нависших над ними туч. Рокот дальних громов, хлопанье закрываемых окон и форточек, крики мамаш, сзывающих своих малышей, и полное отсутствие птиц. Потом тень, шелест листвы на внезапно оживших деревьях, первый близкий и долгий раскат и, наконец, такой удар, что хочется, как в детстве, с криком броситься в ближайшее укрытие.
Вадим докурил и вернулся в дом.
Камин наверху нехотя разгорался. Под креслом, в котором обычно располагался Нижегородский, трясся вытертый насухо испуганный Густав. На одном из боковых диванчиков у стены сидел с книгой Каратаев и делал вид, что читает.
– Насилу растопил, – сказал поднявшийся с колен Гебхард. – Ветер, да и дымоходы пора чистить. Пойду проверю чердак и мансарду.
Нижегородский подошел к закрытому окну, немного постоял и наконец первым нарушил молчание:
– Хочу поставить вас в известность, господин Флейтер, что в начале следующей недели я отбываю в Англию. На июньское Дерби и Королевский Аскот я уже опоздал, но на Сент-Леджер в Донкастере вполне успеваю. – Вадим поднял с пола дрожащего мопса и уселся с ним в кресло.
– Ты бы переодел мокрый халат, Нижегородский, – пробурчал Каратаев, – собаку простудишь, а потом свалишь на нас. Когда вернешься?
– В августе. Точнее не скажу.
– Барон там будет?
– Не знаю.
Они надолго замолчали. Тем временем ветер за окном стих, выглянуло солнце, и ровные отвесные струи слепого дождя засверкали в его лучах.
– Послушай, Каратаев, – снова заговорил Нижегородский, отпуская на пол собаку, – я тут кое о чем подумал… Почему бы нам сообща не взяться за осуществление твоей дурацкой затеи, но с одной маленькой поправкой: мы должны стать первыми?
– Я тебя не понимаю. Первыми в чем?
– Первыми в этой стране.
– Вы снова намерены шутить?
– Да нисколько! – Вадим встал, поставил напротив Каратаева стул и уселся на него верхом, облокотившись на спинку. – Мы захватим в Германии политическую власть и отменим Вторую мировую войну!
– Это невозможно…
– А давай порассуждаем. – В словах Нижегородского не было и тени шутливости. – Я встречался с Гитлером и провел с ним с глазу на глаз двое суток. И честно тебе скажу: у меня в голове не укладывается, как этот закомплексованный недотепа с гнилыми зубами и мусорным ведром вместо головы возьмет однажды своей маленькой, чуть ли не женской ручкой за горло великую страну, а потом и всю Европу. Но если это возможно, а мы-то с тобой знаем, что возможно, то почему бы нам не попытаться сделать то же самое?
Каратаев не мигая обалдело смотрел на соотечественника и молчал.
– Кто такой Гитлер после войны? – продолжил свои рассуждения Нижегородский. – Ефрейтор с железным крестом на потертом френче. Я не умаляю его будущего ораторского мастерства и дьявольской политической активности, но не нужно забывать, что и он несколько раз оказывался на краю пропасти. Просто всякий раз ему везло. Ведь так?.. Так. А. теперь давай пофантазируем, кем можем стать мы с тобой, скажем, к середине двадцатых. За то время, что наш Альфи будет завоевывать свои кресты, ты издашь несколько пророческих, сногсшибательных трудов, в которых предскажешь и будущие беды, и грядущие революции. Ты сам говорил, что у тебя в загашнике несколько убойных книг расовых теоретиков и будущих модных философов, издания которых выдержат в свое время сотни тысяч экземпляров. Ты сплавишь их в нечто единое, очистив от явного бреда и пронизав еще скрытым для всех знанием. Мы приобретем собственное издательство, купим критиков, а значит, и общественное мнение. Твое имя станет культовым, а для многих и вовсе сделается синонимом совести германской нации (ты не потерял еще свою справку о расовой чистоте?). Что касается меня, то к двадцать пятому году мой банк (а я непременно стану банкиром) будет самым богатым финансовым учреждением Веймарской республики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172