Стрелявший, а это, несомненно, был Крыса, отбросил свой револьвер и, прижимая окровавленные руки к животу, на полусогнутых устремился к черному проему подворотни. Туда же, в надежде избежать ненужной встречи с полицией, бросился и Нижегородский. Пробегая мимо бандита, он с разбегу дал ему хорошего пинка и выскочил на улицу.
Здесь Вадим сразу сбавил темп, быстрым шагом перешел на противоположную сторону и скрылся за первым же поворотом. Последнее, что он слышал, были свистки баварского полицейского – третьего спасенного им этой ночью человека.

– Твоя работа?
Вечером следующего дня Каратаев стоял в дверях одной из комнат своего компаньона и потрясал свежим номером «Мюнхенского обозревателя».
– Саввыч, ты про что?
– Не Саввыч, а Август Флейтер! Так твоя работа? – Каратаев развернул газету и стал тыкать пальцем в заголовок, гласивший: «Сведение счётов во дворе дома № 13». – Здесь должно быть совсем другое!
– А я при чем? – еще разок, исключительно для проформы, изобразил недоумение Вадим. – Не я же выпускаю эту газету.
– Ладно, – Каратаев свернул «Обозреватель» в трубку и похлопал ею по левой ладони, – ты добьешься только одного – я перестану информировать тебя обо всем, что тебя не касается.
Однако в следующую минуту он прошел в комнату, отшвырнул газету и, усевшись в одно из кресел, сменил тон на просительный:
– Вадим, заклинаю тебя ничего не трогать в этом городе. Он нужен мне… девственно чистым в историческом смысле. Пойми ты это, черт бы тебя побрал!
– А чего это вдруг именно Мюнхен понадобился тебе девственно чистым? – в свою очередь пошел в наступление Нижегородский. – Объясни.
– Потому!.. Потому что я тут живу в настоящий момент. Вот почему.
– Ты что-то недоговариваешь, Каратаев. И что такого, скажи на милость, изменится, если этой ночью в живых осталось двое или трое ни в чем не повинных людей?
– Я уже устал объяснять, что измениться может все. – Савва вскочил и стал ходить из угла в угол. – Может пропасть самый смысл моего невозвращения. На кой черт мне сдалось прошлое, в котором все пошло не так? Это уже не прошлое, а просто другой вариант. Обещай больше ничего не предпринимать здесь хотя бы без согласования со мной.


* * *

Как-то в начале апреля они прогуливались по Бреннерштрассе и вышли на Одеонсплац. Каратаев, взявший на себя роль экскурсовода, рассказывал напарнику о встреченных ими по дороге достопримечательностях.
– Вот, Вадим Алексеич, полюбуйтесь-ка: аркада Полководцев, – показал он в сторону не раз уже виденной ими тройной арки, как бы рассекавшей широкую Людвигштрассе надвое, образуя при этом начало каменного острова, по обе стороны которого дальше текли уже две расходящиеся в стороны улицы с другими названиями. – Возведена в честь баварских генералов Тили и Вреде, один из которых вовсе и не был генералом, а другой на поверку не являлся баварцем.
Они прошли к аркаде и обошли ее слева.
– А вот тут вот, – он ткнул пальцем в середину мостовой, по которой катились повозки и автомобили, – вот на этом вот самом месте через десять с половиной лет чуть не ухлопают Гитлера.
– Чуть не считается, Саввушка.
– Ты прав. Гораздо больше шансов у него было погибнуть на войне. – Они прошли еще немного. – А примерно вот здесь, – снова ткнул пальцем в землю Каратаев, – еще лет через пятнадцать в него попытается выстрелить какой-то студент.
– Позволь, я догадаюсь, – остановил его Нижегородский, – он тоже промахнется!
– Даже не успеет нажать на курок.
– Значит, не судьба.
– Значит, не судьба.
Вадим едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Бедный Каратаев, он не знал, что Гитлер отменяется и все эти события никогда не смогут состояться.
Когда, отыскав в небольшом сквере лавочку, они присели отдохнуть, Нижегородский спросил:
– Ты бы лучше рассказал о своих планах, Каратаев. Деньги, насколько я успел заметить, тебя интересуют, но не настолько, чтобы делать из них цель жизни. Я знаю тебя уже второй год и могу утверждать: не за деньгами ты смотался сюда из нашего времени и из России. Во всяком случае, не только за деньгами. Ты заикнулся недавно о каком-то там труде, который создашь. Не пора ли уже рассказать? Твое молчание становится просто неприличным.
Он заметил, что компаньон вот-вот сломается, и надавил еще немного. И Каратаев наконец заговорил.
– Ладно, черт с тобой, – вздохнул он. – Но только не издеваться и не умничать! Обещаешь?.. Тогда… А, собственно говоря, тут нечего особенно и рассказывать. Обладая просто сказочным преимуществом перед всеми остальными, мы используем его крайне примитивно. Ну согласись, ведь любой идиот на нашем месте делал бы то же самое: ходил бы на бега, покупал акции перед их взлетом, заключал беспроигрышные пари. И все ради чего? Ради куска хлеба с маслом, прислуги, шикарной машины и особняка? Но всего этого можно достичь и так при определенной доле удачи и наглости. Причем в любом времени. В настоящий момент в Германии живут сотни миллионеров, а до нескольких десятков из них нам еще по-прежнему очень далеко. Мы, конечно, можем удесятерить наши деньги, но что потом? Ставить перед собой цель стать самыми богатыми? Вряд ли получится, да и как-то уже неинтересно. Это всего лишь переход количества в еще большее количество. Поминать же добрым словом будут совсем других. А доброе слово, Нижегородский, то, которое переживет десятилетия, – это тебе не особняк с барахлом и лакеями. Да и кому придет в голову считать деньги кумира, властителя дум, того, чье мнение будет значимо всегда, независимо от того, в шелку он или в обносках? – Каратаев настороженно посмотрел на собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172