Что касается угнетателей и колонизаторов, которые толкают своими действиями ту или иную общность людей к вооруженному сопротивлению, то они должны рассматриваться как провокаторы и также уничтожаться. В заключение автор привел предварительный список проскриптов, состоявший из 666 имен, из которых добрая сотня (если не две) не нуждалась в представлении.

Старый Франц Иосиф стоял у окна своего кабинета в Шенбрунне. Несмотря на душный день, на императоре был неизменный генеральский мундир, который он носил уже много лет. Он шире распахнул окно. Очертания Глориэтты, преломленные струями колеблющегося над партером дворцового парка воздуха, расплывались и вибрировали. Оттуда, из-за увенчанной орлом аркады, словно снежные альпийские пики, поднимались ослепительно-белые северо-западные облака.
«Я умру, – думал он, – потому что давно пришел мой естественный срок. Но империи… Почему умирают они? И в чем признаки их необратимого старения?»
Никогда еще его письменный стол не был так завален бумагами. Донесения, телеграммы, письма. Во всех – требования принятия срочных решительных мер. А сколько писем, полных незаслуженных упреков и угроз, не оказались здесь только потому, что их не пропустила императорская канцелярия!
Поверх бумаг сейчас лежала почтовая открытка. Она выпала из черной коробки, когда он доставал из нее книгу в белом кожаном переплете. На открытке было написано:
«Он скажет: если империи суждено погибнуть, то пусть она сделает это с достоинством. После этого он возьмет в союзники тех, чьим главным переживанием является проклятие нибелунгов. Тех, кто жаждет бесцельной смерти, жертвоприношения, и всей душой стремится к нему. Если их враги будут желать победы, то эти всегда хотели героически погибнуть. Он возьмет их в союзники, чтобы погубить империю с достоинством, однако сам умрет раньше».
«А ведь это сказано обо мне и о немцах», – подумал он тогда, еще не представляя, что таила в себе «белая книга».


* * *

Поезд пересек внутреннюю границу с Польшей. Нижегородский стоял в коридоре и напряженно всматривался в проплывающий за окном вид, ловя каждую деталь. За последнее время ему много раз приходилось пересекать границы, но никогда это не вызывало такого волнения. Ведь это была Россия.
Возвращается он в нее или едет впервые? Нет, конечно, впервые. Это совершенно не та страна, где он родился. Савва прав. И все же здесь говорят на его родном языке, читают русские книги, здесь они свободно будут называть друг друга по имени-отчеству…
– Ты погляди, что пишут! – из купе с газетами в руках вышел Каратаев. – Вот только заголовки и краткие выжимки из передовиц: «Граф Берхтольд отзывает 10-й и 11-й пункты австро-венгерской ноты Белграду», «Военный кабинет кайзера объявил о выводе значительной части войск из Эльзаса», «Франция расценивает это решение как самый значительный шаг к миру, сделанный Германией за последние десять лет», «Лорд Грей приветствует мирные инициативы Центральных государств», «Пуанкаре не исключает возможности пересмотра марокканского вопроса». И так далее. Сегодня двадцатое сентября, Вадим. На Марне должны грохотать тысячи пушек, а здесь неподалеку сто австрийских, немецких и русских дивизий как раз в эти дни должны развертываться для битвы за Варшаву. А что мы наблюдаем? Сплошной политес! – Каратаев потряс ворохом газет. – По земле ходят десятки тысяч человек, которые должны бы уже валяться разорванными на куски. А они ходят!
– И пусть себе ходят, тебе-то что?
– Как это… – Каратаев посмотрел в дальний конец коридора и осекся. – Как это что? Та-ак, стало быть, я не обознался, – сказал он вдруг ни с того ни с сего.
Нижегородский вопросительно посмотрел на соотечественника.
– Видишь того типа, что стоит через четыре окна от нас? – тихо спросил Савва. – Да не крути ты башкой… смотри так.
– Тот маленький? Ну?
– Не узнаешь?
Нижегородский снова украдкой посмотрел в указанном направлении.
– Он отвернулся, как я его узнаю со спины? А что? Ты думаешь, слежка?
– Да нет, это совсем другое. Держу пари – нынешнее состояние дел, – пошуршал газетами Савва, – этому деятелю вовсе не по душе.
– Почему? Не говори загадками.
– А ты сперва угадай с трех раз, кто это такой. Даю подсказку: в прошлом году он написал Горькому, что «война Австгии с Госсией, – выговаривая букву „эр“, Савва вдруг стал картавить, – была бы очень полезной для геволюции штуковиной, однако маловегоятно, чтобы Фганц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие». Ну? Есть версии?
– Иди ты! – вытаращил глаза Вадим. – Неужели?..
Прикрыв глаза, Каратаев едва заметно кивнул.
– Наверняка в его купе сидят жена и теща, – зашептал он. – Возвращаются из Галиции. Вот только теперь неясно, завербовали его немцы или нет. Понимаешь, в августе, если бы была война, австрийские власти должны были его арестовать за незаконное хранение оружия и продержать в тюрьме несколько дней. Ему даже предъявили бы обвинение в причастности к покушению на Фердинанда. Только все это блеф. Таким способом германская разведка хотела просто прибрать к рукам лидера крупной оппозиционной партии вражеского государства. И, как ты должен знать из школьного курса истории, ей это удалось. Бы, – добавил Савва. – История в нашем случае вполне приемлет сослагательное наклонение, потому что мы-то с тобой знаем, что так было бы, если бы… не мы с тобой.
– Я подойду! – дернулся в сторону Нижегородский.
– Стоять! – зашипел Каратаев. – Стоять! За ним могут следить. Ты забыл, что мы сами в бегах?
– Да я только познакомиться…
Савва затащил товарища в купе и запер дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172