Бловица отправят в Лондон, а затем в Тауэр, где закончат свою карьеру все вражеские шпионы вкупе с доморощенными предателями. Он попросит дать ему возможность написать историю своей жизни и получит на это лишь две недели. Пятого июля у подножия Вейкфильдской башни во дворе замка Тауэр Леопольду Бловицу завяжут глаза и расстреляют.
Однако его предсмертные записки не пропадут.

– Так как насчет «Зеленого дома»? – повторил свой вопрос Вадим. – Есть смысл рассказывать вам историю вашего предательства? Или обойдемся?
Бловиц молчал.
– Теперь вы понимаете, какое отношение имеет все только что мной рассказанное конкретно к моему делу? – снова заговорил Нижегородский. – Это была лишь иллюстрация осведомленности нашей организации. Мы узнали о готовящемся покушении и приняли решение его предотвратить. Я всего лишь сборщик информации, не имеющий практического опыта оперативной деятельности, поэтому допустил ряд ошибок.
Полковник исподлобья посмотрел на ненавистного арестанта.
– Чего вы хотите?
– Вы должны снять с меня все обвинения и выпустить в течение двух суток.
Зазвонил телефон. Бловиц скорее машинально, чем осознанно, снял трубку и приложил ее к уху.
– Вот именно, – произнесла трубка, – мы даем вам двое суток, и не вздумайте тронуть хотя бы один волос на голове нашего товарища.
Раздались гудки.
Как-то во время допроса Нижегородского Бловиц назвал номер своего аппарата вошедшему посыльному. Каратаев запомнил его, получив таким образом возможность даже вмешиваться в их беседу.
Эффект от звонка был потрясающим. Бловиц бросил трубку прямо на стол, словно она была накалена докрасна. Он вскочил, подбежал к двери и резко отворил ее. Дремавший на лавочке у стены секретарь вскочил и вытянулся. Тайный советник постоял с минуту, затем вернулся, положил гудящую короткими гудками трубку на рычаг и закрыл ладонями лицо.
– Вам необходимо собраться с мыслями, полковник, – сказал Нижегородский. – Помните лесок за берлинским пригородом и совет того типа в темном пенсне? Не будете делать необдуманных поступков – умрете корпусным генералом.

Через два дня, во вторник четвертого августа Нижегородского вывели за ворота крепости и заперли за ним окованную железом дверь. Перед этим ему вернули личные вещи (за исключением пистолета) и все деньги до последнего геллера. Тайный советник Бловиц сказал, что следствие пришло к выводу о непричастности германского подданного Вацлава Пикарта к покушению в Сараеве. План со схемой движения кортежа эрцгерцога явно был подброшен в гостиничный номер немецкого путешественника, дабы пустить расследование по ложному пути. А поскольку других улик нет, официальные власти приносят ему свои извинения.
Справа медленно подкатил крытый «Ситроен» с красными, как у паровоза, спицами колес и занавесками на окнах. Задняя дверца отворилась, Вадим хотел было уже отойти в сторону, чтобы не мешать, но откуда-то из глубины авто высунулся Каратаев.
– Давай полезай! – быстро сказал он. – Очки не потерял? Что ж ты их не надел? Мы стоим здесь уже четвертый час, ждем, когда тебя выпустят.
– А ты откуда знал, что меня отпустят сегодня?
Нижегородский уселся на заднее сиденье, захлопнул дверцу, и машина тут же тронулась.
– Откуда-откуда, – проворчал Савва, – позвонил твоему следователю. Он меня заверил. Смотри, не кури здесь.
В машине сильно пахло бензином, канистры с которым стояли под ногами прямо в салоне. Каратаев был одет в костюм цвета хаки полувоенного покроя. На поясе закрытого кителя ремень, на голове что-то среднее между кивером и жестким австрийского фасона кепи. Вадим посмотрел на водителя – тонкая шея, аккуратно уложенные под фуражку волосы.
– Вини?!
– С освобождением, Вацлав, – ответила молодая женщина, на секунду повернув голову.
– Я не верю своим глазам! Это действительно вы?
– Она, она, – заверил Каратаев, беспрестанно оборачиваясь. – Только охи со вздохами оставьте на потом.
– А машина откуда?
– Купили у одного турка.
Нижегородский откинулся на спинку мягкого кожаного сиденья и обмяк. Неужели все позади? Неизвестность, тягостное ожидание, сомнения… Больше месяца в одиночной камере. И все же как ни сгущал краски Каратаев, а результат их действий налицо: сегодня, четвертого августа 1914 года, Первая мировая война не началась.
Через десять минут они выехали из города и устремились на север.
– Куда мы едем? – спросил Вадим компаньона.
– В Вену.
– А почему не на поезде и не сразу домой?
– Потому, что в Австрии у нас еще дела. – Каратаев выглядел уставшим. – Документы тебе вернули?.. Тогда порядок. С поездами, Вацлав, – Савва акцентировал имя Вацлав, давая понять, что для Вини они по-прежнему Пи-карт и Флейтер, – с поездами сейчас лучше не связываться: все паровозы отданы под воинские эшелоны, а пассажирские экспрессы возят офицеров или стоят в резерве в тупиках. – Он еще раз посмотрел в заднее окно. – Вроде чисто. Ты бы подменил даму – фрау Винифред с утра за рулем.
Они съехали с главной дороги и устроили небольшой привал. Только теперь Нижегородский как следует рассмотрел Вини. Она была одета в мужской костюм для верховой езды: оливковые галифе с леями из рыжей кожи, высокие желтые офицерские сапоги и короткий френч с накладными нагрудными карманами. «А что, очень даже стильно», – отметил про себя Вадим. Вини вызвалась приготовить бутерброды, и компаньоны под предлогом размять ноги отошли в сторону.
– Тебя, конечно, интересует, где мы с ней встретились, – начал Каратаев. – Докладываю: несколько дней назад я приехал в Берлин и позвонил барону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172