е. забываем свою индивидуальность, свою волю, и
остаемся лишь в качестве чистого субъекта, светлого зеркала объекта, так что
нам кажется, будто предмет существует один и нет никого, кто бы его
воспринимал, и мы не можем больше отделить воззрящего от воззрения, а тот и
другое сливаются в одно целое, - ибо все сознание совершенно наполнено и
объято единым созерцаемым образом; когда, следовательно, объект в этом
смысле выходит из всяких отношений к чему-нибудь вне себя, а субъект - из
всяких отношений к воле, тогда то, что познается таким путем, уже не
отдельная вещь как такая - нет, это идея, вечная форма, непосредственная
объектность воли на данной ступени; и оттого погруженная в такое созерцание
личность больше не индивидуум, ибо индивидуум уже потерялся в этом
созерцании: нет, это чистый, безвольный, безболезненный, безвременный
субъект познания".
В момент такого созерцания субъект может сказать словами Байрона176:
Не есть ли горы, волны, небо часть
Меня, моей души, и я не часть ли их?
К сожалению, вслед за этим Шопенгауер слишком распространяется о
состояниях мозга, благоприятствующих такому чистому созерцанию. Отсюда
тотчас же возникают неясности и сомнения в том, может ли он без противоречия
провести учение о непосредственном знании как факторе эстетического
созерцания. Без сомнения, эти неясности можно было бы устранить, не впадая в
противоречия, однако Шопенгауер не позаботился об этом, и потому мистическое
течение в его философии выразилось менее отчетливо в эстетике, чем в этике.
Познакомившись с учениями Шопенгауера о магии, ясновидении, сострадании и
эстетическом созерцании, ожидаешь, что его учение о познании
пространственно-временного мира явлений широко и систематически основывается
на допущении непосредственной связи познающего индивидуума с другими
индивидуумами, хотя бы в форме учения о надындивидуальном характере
трансцендентальной апперцепции. Однако эти ожидания вовсе не сбываются.
Познаваемый субъектом пространственно-временной мир есть, по Шопенгауеру,
явление для познающего индивидуума и в познающем индивидууме. В конце своего
учения о представляемом мире Шопенгауер может повторить те же слова,
которыми он начал свою систему: "Die Welt ist meine Vorstellung"13. Только в
одном пункте Шопенгауер приближается здесь к мистическому рационализму. Он
полагает, что воля субъекта есть не явление, а сама жизнь, сама реальность,
непосредственно данная в особом акте знания, который характеризуется
совпадением субъекта с объектом, и в этом смысле есть чудо ((('((((((14.
Оценивая влияние и распространенность мистического рационализма, нельзя
ограничиться упомянутыми мыслителями, нужно еще принять в расчет их
многочисленных последователей и, кроме того, таких сравнительно
самостоятельных представителей мистического рационализма, как Краузе15,
которые, правда, не пользуются общеевропейской известностью, но все же
создали себе школы в некоторых отдельных странах. Мало того, говоря о
мистическом рационализме, надобно еще иметь в виду, что зачатки его уже
существовали и в докантовском рационализме. В связный преемственный ряд идей
эти зачатки развились под влиянием Лейбница в русской философии, и потому об
этой ветви мистического рационализма мы поговорим в конце главы.
III. Iiceoeaenoe?aneee yiie?eci
Эмпиризм, поскольку он стремится дать миросозерцание, страдает от
индивидуализма еще более, чем рационализм. Рационалисты считают себя вправе
восполнять картину мира, полученную из субъективного опыта, прирожденными
идеями, творчеством духа, между тем как для эмпириста эти пути закрыты;
эмпирист хочет построить все свое миросозерцание из испытываний, полученных
от самого объекта, и если он считает транссубъективный мир не данным в
опыте, то ему приходится истолковывать все свои переживания относительно
транссубъективного мира в духе скептицизма, субъективного идеализма,
солипсизма и т.п. На этом пути возможно только все большее и большее
отощание философского миросозерцания. Поэтому признание возможности опыта,
непосредственно и в полном смысле этого слова выводящего за пределы
познающего субъекта, есть поистине источник возрождения для эмпиризма,
спасение от жалкой смерти. Индивидуалистический эмпиризм всегда отличался
слабым развитием умозрения: поэтому переход к универсалистическому эмпиризму
(интуитивизму), требующий отчетливого усмотрения глубочайшей нечувственной
сущности субъективного и транссубъективного мира, представляет для него
неимоверные трудности. Неудивительно поэтому, что родоначальники этого
направления выражают его сущность неясно и противоречиво, не делают всех
выводов, таящихся в нем, и в своей онтологии бесконечно далеки от чего бы то
ни было напоминающего онтологию мистиков. Эти замечания в особенности
приложимы к учению Спенсера, первого эмпириста, который отклонился от пути,
предначертанного Беконом и доведенного до кульминационного пункта Юмом и
Миллем.
Спенсер решительно восстает против "идеализма", разумея под этим те
учения, которые разлагают весь внешний воспринимаемый мир на представления
познающего субъекта и ничего большего в нем не находят. По его мнению,
реалисты (философы, признающие реальность объектов восприятия, независимую
от сознания субъекта) основывают свое миросозерцание на прямом свидетельстве
сознания (на восприятии), а идеалисты - на непрямом (на рассуждении);
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134