Подступала жатва, и дожди сейчас ни к чему. Оно конечно, и корзинки, которые дед Силантий плел и продавал на рынке, давали свой доход, а все-таки душа у деда Силантия земляная, хозяйская, он больше думал о полегшей пшенице, чем о своих корзинках. Да и дороги совсем размалинило от проклятых дождей, стало трудно привозить прутья на себе черт знает из какой дали, и это тоже деду Силантию не нравилось. Он посидел, расчесывая корявыми пальцами лохматую сивую бороду, стал укладывать лозняк на тележку, затем из-за кустов сразу увидел забрызганную грязью легковую машину, загородившую путь к селу, невысокого, приземистого человека, разгуливавшего по пшенице. Второй, видать шофер, сидел в машине, лущил колосья и отправлял зерна в рот.
— Эй, эй, парень,— сказал дед Силантий.— Ну-ка, дай проехать.
Шофер покосился на его косматую бороду, смачно пожевал, сплюнул, отряхнул руки и ухмыльнулся:
— Отдохни, папаша. Сейчас уедем.
— Неколи мне ждать, сверни, тебе говорю. Шофер высунулся из кабины и позвал:
— Николай Гаврилович!
Дербачев оглянулся, пошел к машине, прокладывая по пшенице новый след, и дед Силантий не вытерпел.
— Ты, гражданин хороший, ты совесть имей,— сердито сказал он подходящему Дербачеву.— За нуждой мог бы и поближе, а то в самую середину забрался, совести у тебя нету. Што зазря топчешь?
— Здравствуй, папаша,— посмеиваясь, поздоровался Дербачев.— Хороша пшеничка, а? Не сердись, я ведь посмотреть.
— Смотреть можно и с краю,— резонно заметил дед Силантий, разглядывая незнакомого головастого человека и не зная, разозлиться еще раз и выговорить ему по-настоящему или промолчать.
— Чье поле? — спросил Дербачев, делая вид, что не замечает его неудовольствия, и дед Силантий почесал под бородой и степенно ответил:
— Нашенское. То есть «Зеленой Поляны» поле.
— Хороша!
— Ничего. Давно таких урожаев не было. Не припомнится.— Дед Силантий опять оглядел Дербачева и, решив, что он заслуживает, доверительно сообщил:—Председатель у нас толковый. Свой, не привезенный, башка-мужик. На этом поле третий год травка должна была рость: клеверок, с десятины — десять пудов, а на трудодень — шиш с маком. Так он, председатель наш,— бац! — и пшеничкой. Триста пятьдесят десятин затурил сверх планов! Видал, што? Теперь с трудоднем будем, председатель у нас башка! А еще, кроме...
Дед Силантий осекся, поморгал, внимательно поглядел на Дербачева. Старый дурак, обругал он себя, стрекочет, как баба, с первым прохожим, а черт поймет, что он за человек? Дойдет до начальства — все с соломой заберут, ишь, скажут, обрадовались, понасеяли.
Дербачев ждал, и дед Силантий ясно это видел. Его подозрения усилились. Он совсем обозлился и делал вид, что поправляет, перетягивает веревку на тележке.
— Так что у вас кроме? — спросил Дербачев с явным нетерпением.
— Много будешь знать — скоро состаришься,— отрезал дед Силантий и, поднатужившись, сдвинул тележку с места, намереваясь объехать автомашину стороной.
Дядя Гриша в кабине усмехнулся, дал газ, проехал метров десять и опять оказался впереди.
Дед Силантий, побагровев от злости, поглядел на Дербачева.
— Это твой?
— Мой.
— Ты скажи ему, пусть не балует.
— Он ведь не нарочно. Поедем, придется вас обгонять. Дед Силантий опять поглядел на Дербачева и засмеялся, показывая редкие гнилые зубы.
— Ишь ты,— сказал он.— Твоя правда. Ну, трогай давай. Бывай здоров, мне ехать тоже пора, дожжик скоро будет.
— А не боитесь?
— Чего это? Дожжа? Ништо, нам за привычку.
— Я не о том,— Дербачев кивнул в сторону поля.— Вдруг сгниет?
— Не сгниет, мил человек. Было б што да за што. Управимся. Для себя, не на чужого дядю.— И дед Силантий опять прикусил язык и поморгал.
— Ладно, папаша. Вы не скажете, где сейчас может быть Лобов?
— Эт-то председатель? Кто его знает, где сейчас. Он у нас в конторе редко сидит. А вы откель его знаете?
— Знаю,— отозвался Дербачев, направляясь к машине.— Будьте здоровы.
— До свиданьичка,— сказал дед Силантий, окончательно уверенный, что дал большого маху.
Дербачев ездил по колхозам, и дожди продолжали лить. Бюро прогнозов обещало через неделю хорошую погоду, и надолго, но никто не верил. Дербачев знал: если сорвется уборочная, на него постараются навесить всех собак. Теперь он убедился, что совещание весной не прошло даром, почти все колхозы засеяли сверх плана много яровых, а такие ретивые, как Лобов, даже подпахали клевера, правда приносящие, по итогам прошлых лет, одни убытки. В колхозах ввиду затяжных дождей стали оборудовать крытые тока.
Делалось все, что нужно, но и Дербачев, и Клепаное, и председатель облисполкома Мошканец, и Юлия Сергеевна Борисова, и другие нервничали. Они чувствовали себя частями одной машины, которую завели, пустили, и машина пошла, и пошла, и пошла. Ее нельзя было остановить теперь даже при желании. И, несмотря на волнения, все шло своим ходом, солнце грело, дожди шли, хотя теперь реже — в погоде наметился, перелом; у Васи Солонцова, все дни пропадавшего на берегу Острицы, дважды облезала кожа.
Наконец дожди прекратились. Палило и день, и два, и неделю. В центре города от раскаленных мостовых, асфальта и крыш несло сухим зноем, каштаны в парках стояли с обвисшими мягкими листьями. В конце июля Солонцова взяла отпуск.
Раньше Дмитрий собирался отдыхать вместе с женой, позже пришлось переменить. Селиванов после возвращения Дербачева из Москвы словно белены объелся, требовал завершения работ над комбайном к сроку, камнем висел над ними, и они, вся группа, почти не выходили из цехов и мастерских.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170