Дербачев почувствовал сбоку чей-то упорный взгляд и поднял голову.Горизов был в штатском и дружески постучал ногтем по запястью: затянули прения, а? Глаза у него темные и беспокойные.
Зазвонил колокольчик председательствующего, объявили перерыв. Дмитрий, столкнувшись в проходе с Малюгиным, посторонился. Тот доверительно склонился к самому уху:
— Заварил кашу, как его, из «Зеленой Поляны». Один безграмотный осел всю обедню испортил.
— Будет вам, Владислав Казимирович. Этот осел бессменно председательствует с сорок четвертого.
— Стаж никого не избавляет от ответственности за слова и поступки,— уже строго и отчужденно возразил Владислав Казимирович, пробиваясь к буфету.— Молод ты еще, Поляков.
— Здравствуй, отец,— сказал Егорка.— Давно жду, замерз. А туда,— он кивнул на вестибюль,— не пускают.
Лобов пожал руку сына.
— Здравствуй. Ты что на той неделе не приезжал?
— Так получилось — дела были. Лобов усмехнулся.
— Дела, говоришь?
— Да так...
Егорка почти одного роста с отцом, может быть, чуточку повыше, такой же скуластый, с теми же добрыми серыми глазами, только слегка поярче. «И когда успел вымахать?» — изумился Степан Лобов, впервые по-настоящему понимая, что у сына действительно могут быть свои дела, о которых он не хотел говорить и которые помешали ему приехать на той неделе домой. «Восемнадцатый парню,— подумал он,— чего доброго, женится — не узнаешь».
— Обедать куда пойдем? — спросил он.— Там поговорим, в самом деле морозно.
— Двадцать девять с утра. Есть одна столовка тут, недалеко, может, туда? Как мать? — спросил Егорка.
— Ничего. Харчей тебе привез, ты к вечерку подойди к дяде Терентию, заберешь.
— Приду.
— Приходи, вечер-то свободный?
— Что ты, отец,— недовольно сказал Егорка,— я глупостями не занимаюсь. В прошлое воскресенье у нас воскресник был.
Сын обиделся. Лобов почувствовал это и, усмехнувшись, сказал:
— Ты не дуйся. Все законно — о глупостях я не думал, зря говоришь. В твои годы я тоже за девками бегал.
Егорка засмеялся, не выдержал.
— Да нет, я честно. Ну, что... Правда, есть одна...
— Ничего?
— Ничего, вроде красивая.
— Красивая... Вот это зря, Егор. Ты мне поверь. Красивые — ветреный народ. А звать-то как? — с неожиданной для себя затаенной ревностью спросил Лобов.
— Валей. Пошли, отец, очередь соберется. Мне к трем в техникум поспеть надо.
Мимо них, громко разговаривая и споря, проходили участники совещания.
Лобова окликнул Чернояров и сказал:
— Тебя, Степан, Дербачев просил зайти вечером. Через нашего первого передал. Здорово, Егор!
— Здравствуйте, Василь Васильевич.
— Как, учишься?
— Учусь.
— Смотри в колхоз вертайся. Разыщем, на веревке притащим, как заблудшего телка. Ну ладно, не буду мешать. Не забудь к Дербачеву, Степан.
— Не забуду.
— Ты чего, отец, не в духе сегодня? Интересное совещание?
— Ругаемся. Выступал сейчас. Легче десять возов дров нарубить.
— Жалко, послушать нельзя. Я бы, наверно, не смог — народу-то сколько.
— Поживешь — привыкнешь, дело такое,— ответил Степан, выковыривая из пачки папиросу.
Егор дал ему прикурить и больше ни о чем не спрашивал.Совещание продолжается.Борисова аккуратно приходит на каждое заседание, высиживает от начала до конца, очень сильно устает. По ночам ей не спится, задремлет иногда лишь на рассвете с большим трудом. Ее мучает происходящее, с Дер-бачевым они больше не сталкиваются. Он подчеркнуто вежлив и официален. Дербачев выжидает, и Юлия Сергеевна не может решиться окончательно, хотя чувствует: исход в их отношениях зреет сам по себе.
Юлия Сергеевна видит среди участников совещания Полякова, приветливо кивает ему, не задерживаясь. У нее в зале много знакомых, и в перерывах скучать некогда. Юлию Сергеевну тянет в кулуары, в их прокурен-ность, в их особый, ни на что больше не похожий дух встреч и разговоров и движения. Здесь легче проверить свои впечатления. Здесь, как в миниатюре, можно увидеть и услышать всю область. Особыми, никому не известными путями именно здесь прежде всего начинают замечаться любые, даже самые незначительные, перемены. Первое время Борисова подходит туда, где Дербачев; он, словно чувствуя ее присутствие, тотчас отыскивает ее взглядом, и она перестает подходить.
Она следит за ним теперь издали и незаметно. Ее часто останавливают и заговаривают. В перерыве, в разговорах и встречах, она отдыхает. Вечером второго дня совещания был дан большой концерт для участников, в фойе и малом зале играли оркестры.
Юлия Сергеевна стояла у колонны с Малюгиным и наблюдала за танцующими. Борисову танцевать не приглашали — робели, что ли. Так хотелось думать Юлии Сергеевне. Часто за умными разговорами, делая безразличное лицо при виде танцующих и вежливо, подчеркнуто вежливо раскланивающихся с нею мужчин, Юлия Сергеевна испытывала мучительное желание нагрубить собеседнику, вывести его из себя. Неужели все они, лезущие к ней с умными разговорами, не понимали, что она женщина, жен-щи-на! И любит музыку, веселье, красивые платья, танцевать любит — с Димкой на школьных вечерах первые призы брали! Ей до смерти надоели умные разговоры и кислые физиономии. Юлия Сергеевна недолюбливала праздники, не ходила на вечера — там она сильнее чувствовала свое одиночество. Жены сотрудников ее сторонились, считали гордой, высокомерной.
И чем сильнее страдало ее самолюбие, тем непринужденней и безразличнее держалась Борисова на людях.
Малюгин ничем не отличался от мужчин, с которыми сталкивалась Борисова по работе, старался показать ей свой ум и широкий взгляд на вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170