Это значит — он был невиновен, ваш Степан Иванович.
— Я всегда знала небось.— Марфа справилась наконец с собою и встала, и Юлии Сергеевне впервые бросилось в глаза ее лицо — правильное, очень русское, уже заметно стареющее; в его спокойном, ясном выражении было сейчас что-то неестественное. Марфа не заплакала, и это больше всего поразило Юлию Сергеевну.— А я небось помню тебя,— сказала Марфа вдруг, все с тем же ясным выражением глядя на Юлию Сергеевну.— Вот сейчас вспомнила. Ты у нас собрание проводила после войны. Я со Степаном тогда и близко не была. Только-только ему Егорку приволокла... В Германии баба его померла, а малец остался...
Юлия Сергеевна хотела ответить и увидела, что Лобовой это не нужно, она рассказывала и вспоминала для себя. Она, наверно, забыла, где она, и, вероятно, вот так стояла бы у себя в избе или где-нибудь в поле. И Юлия Сергеевна ее не перебивала. Поляков что-то такое рассказывал об этой женщине забавное. Сейчас, несмотря на сухой и теплый кабинет, Юлии Сергеевне было зябко.
Она незаметно оглядела Марфу еще раз с головы до ног: грубые солдатские башмаки, тщательно очищенные от грязи, бросились ей в глаза.
— Вот так мы и сошлись, человек он хороший был. Вот как сыну его скажу? Да ничего, сам скоро отцом будет.
Юлия Сергеевна поняла, что Лобова точно так же рассказывала бы любому подвернувшемуся на дороге.
— А неизвестно, когда случилось? — спросила Марфа.
— Мне неизвестно. Сейчас я позвоню...
— Не надо... Все одно теперь. Не надо... Вытирала, вытирала, а вот наследила тут,— она указала на грязные подтеки от ботинок на полу, и колючий, неприятный холодок в плечах у Юлии Сергеевны усилился, и она чуть-чуть не крикнула сквозь стиснутые зубы: «Уходи!..»
Эта женщина после известия о гибели мужа жалела, что наследила в ее кабинете.
— И могилки-то своей у него небось нету. Как же вы так недосмотрели? Степан мой хороший человек был, недосмотрели... Разве так делается? — сказала Марфа Юлии Сергеевне просто, точно пожаловалась. В этом вроде бы спокойном голосе было сейчас столько обиды, недоумения и силы, что лучше бы она кричала — было бы понятнее, легче.
Кого она сейчас спрашивает, кого обвиняет, думает ведь про себя что-то? Что? Почему так смотрит?
Юлия Сергеевна, с трудом сдвинувшись, встала, шагнула к ней.
— Марфа Андреевна, чем я могу помочь вам?..
— Чем ты можешь...
Марфа уже была у двери, вернулась, подошла к Юлии Сергеевне совсем близко, так, что стали видны сединки в линялых, гладко зачесанных волосах.
— Такие мы бабы все небось. Мужик-то есть?
— Нет...
— Нет. Ну, да если дети есть, ничего, с детьми можно прожить. Все горе они оттягивают небось. Как звать-то?
— Кого? Ах, дети... конечно, конечно...
— Моего Егорку женить вот-вот. Внучатки пойдут. А то в армию заберут потом... Хоть бы не взяли. Пошла я, прощай.
— Может, дать вам машину, Марфа Андреевна? — спросила Борисова, чувствуя огромную, внезапно навалившуюся усталость, с трудом удерживаясь, чтобы не опуститься в мягкое низкое кресло, стоящее рядом.
— Не надо... Сама доберусь... Автобус теперь к нам ходит, сама доберусь. И то — на ферме теперь работы невпроворот. Коровы телются самое...
— Да, да... Будьте здоровы, Марфа Андреевна. Сочувствую вам... в таком горе.
Марфа поглядела на нее и вышла, забыв проститься.
Юлия Сергеевна подошла к столику, где стояли бутылки с минеральной водой.
Ее мучила жажда, ей еще никогода так не хотелось пить. В горле все пересохло.
Борисова зашла к Клепанову, и он встал, присматриваясь, сразу спросил:
— Что с вами, Юлия Сергеевна?
Она посмотрела мимо него, потом села и закурила.
— Я сейчас уеду на строительство, на ГЭС. Так что я еще не здесь пока, Георгий Юрьевич.
— Понятно. Соскучилась? По стройке, я имею в виду?
— А, да, да... Поеду уже сейчас. Хозяйствуйте тут, Георгий Юрьевич.
— Катером, Юлия Сергеевна?
— Что? Нет, нет, на машине — быстрее.— Она неожиданна остановилась, хотя уже поглядела на дверь и встала.— Послушайте, Георгий Юрьевич, а вы сами... Что вы думаете обо всем этом, о себе?
— О себе? — переспросил он, хотя понял ее вопрос.— А что такое я?
— Вот именно...
Насмешка, невольно прозвучавшая в словах Борисовой, не то чтобы уж очень зацепила Клепанова, но в глазах у него мелькнул знакомый Юлии Сергеевне огонек, верный признак того, что Клепаное рассержен, задет.
— Что я?..— неожиданно сказал он. — Такие, как я, еще долго будут нужны, Юлия Сергеевна.
Вошла секретарь и оборвала неловкую, затянувшуюся паузу сообщением о приходе машины.
— Да, да, спасибо.
Борисова встала, прощаясь, и быстро вышла, и Клепаное не успел ответить.
Было около трех, когда газик вырвался из города и покатил по дороге, обгоняя самосвалы и грузовики, ныряя в ложбины, выскакивая на холмы. Юлия Сергеевна сразу успокоилась и глядела кругом, задумчивая и мягкая. Погода стояла хорошая, кругом было много солнца и зелени, там, где рожь встречалась большими массивами, небо отдавало прозеленью. В одном месте дорогу пересекла линия электропередачи: мачты уходили от горизонта к горизонту, Юлия Сергеевна успела заметить, что провода еще не подвешены, а тянутся по земле и только над дорогой они были подняты и обвисали. Дядя Гриша покосился вверх и проскочил под этой неожиданной аркой. «Надо было одной поехать,— подумала Юлия Сергеевна.— Чтобы совсем одной. Сейчас куда-нибудь свернула бы, и совсем одна».
Она приказала ехать прямо и тут же забыла о дяде Грише, который никак не мог понять ее состояния и поэтому молчал. «Видать, ясное дело, в Москве нахлобучку получила,— решил он, ловко, не замедляя скорости, объезжая выбоину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170