Ночь показалась ему прохладной. Глаза быстро привыкли, он озирался вокруг с детским восторгом, он все видел. И темные купы яблонь, и тусклый блеск стекол в избе напротив, и прошмыгнувшую тенью большую кошку, и бесшумно пронесшуюся ночную птицу, и бледное небо с бледными звездами, и тропинку, мокрую от росы.
Он не поверил себе, ему хотелось кричать на все село и всех разбудить.
Голова ясна, непривычно, пугающе ясна. Он закрыл глаза и подумал, что вот сейчас-то он и умрет. Потому что нельзя жить и потерять это снова. Сделав несколько шагов от землянки, он растерянно остановился, не зная, что делать дальше. До сих пор он стремился уйти от людей, теперь они были необходимы ему. Только они могли убедить его окончательно — себе он не верил.
И тут он вспомнил другое, не Юлино, а пышущее здоровьем женское лицо, огляделся и пошел прямо к маленькой избе. В нерешительности остановился перед подслеповатым окошком. Его впустили сразу, словно и не ложились спать. Зажгли лампу, захлопотали вокруг. Женщина была простоволосая, в наспех надернутой широкой юбке, в грубой сорочке без рукавов, с полными и сильными руками; она занавесила единственное окно. Он следил за нею широко открытыми глазами. Она поставила на стол бутылку и, посмеиваясь, что-то говорила, проходя мимо, оглядывала его, будто впервые видела. Ее звали Марфой — он помнил. Она хихикнула, прикрывая рот ладонью:
— Чего стоишь столбом? Садись, в ногах правды нету.— И хвастливо добавила:— Я знала, что придешь. Вот... Пей.— Она не отводила смеющихся, жадных глаз.
Он, глядя на нее, молча и быстро выпил, она подвинула ему кусок хлеба и миску, и он стал есть, по-прежнему не отрывая от нее взгляда. Он не чувствовал вкуса пищи и еще раз выпил, сильно толкнувшись своим стаканом в ее.
— Ложись,— сказала Марфа, указывая на постель.— Я на минутку выйду.
У него кружилось в голове от выпитого самогона. Он медленно разглядывал неровные стены, освещенные скудным светом лампы. От постели Марфы, по-женски чистой, пахло свежим сеном и теплом.
Она вернулась. Дмитрий встретил ее пристальным, прямым взглядом.
— Отвернись, черт, мне раздеться надо.
— А зачем?
Марфа озадаченно хмыкнула и, не погасив лампы, стала все-таки раздеваться, отвернувшись от него. И когда она стягивала юбку через голову, мелькнули ее белые икры, она деланно равнодушно на него покосилась, гордо обдернула сорочку.
У Дмитрия шумело в голове, боль усиливалась, и он уже забыл о Юле, о том, как он сюда попал. Он помнил землянку, но дорога сюда выпала, его словно перенесли куда-то во время сна, он опять, но уже недоверчиво разглядывал неровные белые стены. Опять были куски, и он ничего не мог связать: стены отдельно, лампа отдельно, стол, кровать, печь с круглым зеркальцем, вмазанным над самым устьем. Женщина уже несколько раз подходила к нему. Фигура ее в широкой белой, выше колен, рубашке все время двигалась. Он следил теперь только за нею, напряженно, не отрываясь, она начинала его раздражать, и когда приближалась, слегка пятился, косил по сторонам, отыскивая безопасное место. Но белая фигура начинала дробиться: две, три, четыре, они были кругом, заслоняли выход, и он оставался на месте, лишь сильнее прижимаясь к стене, становилось душно и жарко.
— Ты от стенки-то отойди. Недавно побелила,— сказала Марфа, накидывая на стол скатерть.— Всегда что-нибудь забудешь.
Скатерть, хлопнув, еще в воздухе распластавшись, опустилась на стол, и он остановившимися от ужаса глазами глядел, как она опускается на стол, опускается невероятно медленно, он видел, как расправляется, шевелясь, каждая складка.
«Пятна... Пятна... Сейчас будут пятна...» — подумал он. И на затылке у него вздыбились волосы. Скатерть все еще опускалась, скользя наискосок вниз, выдуваясь темными пузырями.
— Дед-то говорил тебе? Я ведь тоже в Германии побывала,— сказала Марфа, разглаживая складки, и ее темные кисти рук с шорохом скользили по белой материи.— Понасмотрелась. Попытала горюшка...
«Кровь!»
— То-то помучили небось, проклятые, брюквы не выпросишь... Как-то...
«Пятна! Кровь!»
Поднявшись на цыпочки, Марфа сильно дунула в решетку висячей лампы, пламя красновато подскочило в половину стекла, по стенам, по лицу Марфы, по потолку метнулись красноватые отблески, и все исчезло, но Дмитрий стоял уже, крепко зажмурившись, вцепившись раскинутыми руками в стену. «Кровь, кровь... Кровь на белом!»
Он вспомнил, все вспомнил, с начала и до конца.
— Ну что, всю ночь столбом будешь? — шепотом спросила Марфа, подходя уже в темноте.— Чего это ты молчишь?
Она прикоснулась к его лицу, к рукам, к груди и вдруг тесно прижалась к нему, и он почувствовал ее тепло, почувствовал ее нетерпение, которое она скрывала то за коротким смешком, то за неожиданным, ненужным словом. И он понимал ее! Наслаждаясь своим открытием, он потянулся и быстро обнял ее, потянул на себя, приподнимая всю ее, и жалко вдруг стало и ее, и себя. Ему ничего от нее не нужно, он сейчас скажет об этом, только вот слов нет, совсем он не знает, как ей объяснить.
— Что ты?
— Послушай, ты ведь — Марфа...
Она медля ждала, он слышал ее тяжелое, частое дыхание в темноте. Марфа резко отодвинулась.
— А может, не хочешь? — спросила она.
Он об этом не думал и не успел ответить — жгучая пощечина ошеломила его; не успел опомниться, как за нею последовала другая, третья, четвертая...
— Не хочешь, не хочешь...— частила Марфа сквозь сжатые зубы.— А зачем, дьявол, приходил? Растревожил зазря... Зачем? Зачем?
Он поймал ее руки и сжал их; внезапно обессилев, она прижалась к его груди головой, и он, с непонятно откуда взявшейся силой, снова поднял ее и закружил по комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170