Сколько раз мне приходилось сомневаться в Абсолютном, в возможностях высшего знания, дающегося ценой двадцати лет такого тяжкого труда, такой нечеловеческой боли! Оккультные науки, запретные для людей, я отрицал вас! И вот, едва я снова поднялся на поверхность земли, с первых же шагов по возвращении в этот мир, столь явное, столь ослепительное, сравнимое разве что с молнией, доказательство того, что Судьба — живое существо! Она взяла меня за руку и привела туда, где я смогу осуществить свое отмщение, завершить дело, которое обязан завершить в этой жизни, в жизни, которою я живу в этом веке! Потому что именно здесь, в этой убогой харчевне, в этом забытом людьми и богом трактире встречаются дети тех, кого я ненавижу, кровь от крови и плоть от плоти тех, к кому я чувствую омерзение! Потому что вот он, передо мной, сын Сент-Андре, который хочет обесчестить дочь Роншероля! А кто пришел на помощь этому преступнику? Кто приведет к нему за руку девушку, чтобы мерзавец обесчестил ее? Сын Генриха II, короля Франции! Сын того, кому отдали на поругание Мари! Сын короля Франции!»
В этот самый момент, когда Нострадамус перегнулся через перила, чтобы лучше увидеть дочь Роншероля, в этот самый момент она вошла.
Ее вел за руку Руаяль де Боревер. Он был опьянен пережитым сражением, его ноздри вздрагивали, глаза сверкали, губы были полуоткрыты, вид его был страшен. Он продвигался вперед — гибкий, как пантера, сильный, как лев, грубый, каким только и мог быть этот разбойник с большой дороги.
Ролан де Сент-Андре отступил к очагу. Он дрожал. Полой плаща он прикрыл лицо, но не спускал глаз с той, которая минуту назад возникла из тьмы, и взгляд его горел чудовищной страстью, какая способна превратить человека в дикого зверя.
— Сударь, — сказал Руаяль де Боревер, отпуская руку девушки. — Вот ваша девчонка. Вы заплатили мне, чтобы я привел ее. Я привел. Мы квиты.
Девушка держалась очень прямо, только руки ее слегка дрожали. Едва Боревер отпустил ее, она шагнула по направлению к Сент-Андре. И воцарившееся было молчание нарушил ее чистый, звонкий, как колокольчик, мелодичный и на удивление спокойный голос.
— Значит, это вы, месье, приказали остановить карету, значит, это вы приказали совершить гнусное, вероломное похищение. Значит, так вы относитесь к женщинам. А теперь вы не осмеливаетесь показать мне свое лицо. Правильно делаете. А то мне пришлось бы увидеть лицо труса и подлеца…
Сент-Андре вздрогнул. Дрожь пробежала по его телу от головы до пят.
— Но вам следует кое-что узнать, — продолжала она. — Знайте, что никому не дано безнаказанно поднять руку на Флоризу де Роншероль. Я не говорю об этих ничтожных бродягах, которые сами не понимали, что делают… Я говорю о вас, месье. Насколько я понимаю, вы — дворянин. Так решитесь же посмотреть мне прямо в лицо, как я смотрю на вас.
Горделивым жестом, в котором сквозили несказанная грация и простодушная дерзость, она скинула с головы капюшон плаща. Девушка была высокой, стройной, гибкой, как тростинка, но несгибаемой, как скала, в своей восхитительной чистоте. От возмущения всем происходящим ее лицо порозовело. Приоткрытые крупноватые губы цветом напоминали кораллы. Карие глаза переливались, как темный шелк. Роскошные темные волосы были заплетены в две тяжелых косы, спускавшиеся на плечи. Она была необычайно красива — это бросалось в глаза с первого же взгляда.
Минуту в комнате, над которой возвышалась мрачная фигура Нострадамуса, висела тяжелая тишина.
«До чего же хороша! — думал Руаяль де Боревер. — До чего хороша! Такая красавица, такая гордая, такая чистая! А какая невинность светится в ее глазах! О, господи, да я искусал бы эту руку, которая обрушилась на нее, эту руку ничтожного бродяги, который отдаст ее злодею! Она ведь так и сказала: ничтожного бродяги!»
— Так как же? — продолжала между тем Флориза де Роншероль. — Может быть, вы соберете все-таки моих слуг, разогнанных по вашему приказу? Может быть, проводите меня до кареты? И тогда я постараюсь забыть обо всем…
Сент-Андре быстро подошел к девушке и взял ее руку в свою.
— Но разве я, — прошептал он, — разве я смогу забыть о любви, которая пожирает меня, как огонь?
Флориза еле сдержала крик стыда.
— Господи, — пробормотала она. — Кто вы?
— Кто я? Вы еще не догадались? Хорошо, тогда посмотрите на меня, и вы увидите того, кто, не задумываясь, умрет за вас, того, кто жаждет дать вам свое имя и свое богатство, того, кто вот уже целый год на коленях умоляет вас стать его супругой, того, кто со шпагой в руке готов оспорить вас у всего мира!
— Ролан де Сент-Андре!
Крик, все-таки вырвавшийся у девушки, был криком отчаяния, а возможно, и криком ужаса. Она страшно побледнела, резким движением отняла свою руку и кинулась назад, к двери. Но там остановилась и, стараясь казаться спокойной, произнесла:
— Да, правда, сударь. Увидев подлость, с какой все это было проделано, столкнувшись с таким низким коварством, с таким вероломством, я должна была догадаться, с кем имею дело. Ах! Неужели здесь не найдется мужчины, который избавит меня от этого предателя?
С этими словами она направилась прямо к Руаялю де Бореверу, который словно прирос к полу, остолбенев от всего происходящего. Именно на этого жестокого человека, только что за руку приведшего ее к негодяю, она подняла свои полные слез глаза.
Ролан де Сент-Андре двинулся вперед, силясь усмехнуться. Лицо его пылало, черты были искажены судорогой. В этот момент раздался странный звон, что-то тяжелое упало на пол. Мешочек с двумястами пятнадцатью экю!
— Подберите, месье! — сказал разбойник. — Подберите ваши деньги!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157