Чуть ниже — фантастический вид на парижские крыши, на которых собрались самые отважные из наблюдателей. Из каждого окна каждого дома, выходящего на ристалище, высовываются любопытные. Еще ниже — прямо за шеренгой стражников с алебардами, за мощным барьером — огромная толпа в разноцветных нарядах. Давайте попытаемся увидеть на ристалище боевых коней, покрытых голубыми, золотыми, пурпурными попонами, в седлах с приподнятыми задними и передними луками, гордо сидящих в этих седлах всадников, сверкающих отполированной сталью, а то и серебром доспехов, всадников в шлемах с опущенными забралами, с развевающимися на ветру перьями султанов, каждый — с длинным копьем в правой руке, со щитом, украшенным девизом рыцаря, в левой. Попытаемся представить себе галереи: все эти пышные, сияющие под утренним солнцем костюмы мужчин, сказочно роскошные платья дам — все великолепие, все изящество, весь блеск, свойственный искусству одеваться той эпохи. Золото, стекающее ручьями цепочек и ожерелий на облегающие корсажи и атласные камзолы, бриллианты, жемчуга, изумруды, огненным многоцветьем сверкающие на эфесах шпаг, в ушах и на пальцах, колышущиеся шарфы, тысячи горящих предвкушением удовольствия лиц будущих свидетелей зрелища, вызывающего в памяти времена великого культа любви. Представим себе между двумя просторными галереями королевскую ложу, крытую огромным балдахином из отделанного золотой бахромой лазурного бархата с вышитыми на нем золотыми же лилиями. И там, под этим горделиво-величественным тентом, — короля Генриха II, неотрывно следящего за схваткой; герцога Эмманюэля Савойского, поглядывающего на поле боя с высокомерной холодностью; Диану де Пуатье, даже в этот торжественный день не изменившую траурной черно-белой одежде, с которой не расставалась после смерти отца; Маргариту Французскую; Марию Стюарт, воодушевленную искренней радостью; испанского посла; принца Франсуа — он сидит рядом с Марией Стюарт и смотрит на нее с обожанием; маленьких принцев Шарля и Анри, которые весело кричат и отчаянно хлопают в ладоши… А за спинами членов королевской семьи — посмотрите, какую немыслимо роскошную группу составляют стоящие неподвижно, дабы не потерять величественной осанки, самые важные персоны: пурпурные кардиналы, блестящие маршалы, обер-егермейстеры, главные стольники и виночерпии, самые приближенные к королю и его семье лица…
А когда вы вообразите себе это невыразимо прекрасное зрелище, когда, миновав пеструю толпу, доберетесь до знати, там обратите внимание на изысканно одетого человека, склонившегося над смертельно бледной Екатериной Медичи и похожего на воплощение Судьбы. Посмотрите внимательно! Всмотритесь в его лицо с пылающими глазами, с мрачным, траурным выражением, — какая ужасная, нечеловеческая красота! После этого пышная декорация, окружающая этого человека, покажется вам лишь обрамлением главного зрелища.
Это Нострадамус!
Нострадамус, в эту самую минуту прошептавший прямо в ухо королеве всего два роковых слова:
— Час пробил!
И эти два коротеньких слова громом отозвались в мозгу Екатерины — громом, заглушившим радостные вопли огромной толпы.
Нострадамус, приглашенный в королевскую ложу из особого расположения к нему Генриха II, медленно отступил, бросил взгляд на Монтгомери, потом на Сент-Андре, на Роншероля… Мгновение спустя он исчез.
Схватка на ристалище закончилась. Победители гарцевали перед галереями, они размахивали в знак приветствия копьями, их приветствовали развевающимися на ветру разноцветными шарфами. В этой схватке участвовали герцог де Гиз, два сына коннетабля де Монморанси, Ла Тремуйль, Таванн, Бирон, еще десять знатных господ. Королю удалось еще до этого победить в трех поединках.
Когда отзвучали фанфары и герольды прокричали имена победителей в только что закончившемся бою, Генрих II, охваченный восторгом, вскочил с места и подал собравшимся знак аплодировать. Зрелище его опьяняло.
— Клянусь Богоматерью! — воскликнул он. — Ничто не помешает мне выйти на ристалище в четвертый раз! Но на этот раз я хочу, чтобы мне противостоял достойный соперник, не скупящийся на удары!
Он огляделся по сторонам.
— Монтгомери! Теперь мы сразимся с вами!
Екатерина чуть не упала в обморок. Как странно!
Король, да, сам король выбрал из десятков отважных рыцарей того, кого она должна была заставить его выбрать любой ценой! Она огромным усилием взяла себя в руки и прошептала: «Рука судьбы ведет его!» Потом с восхитительной искренностью, подлинным шедевром коварства, вскричала:
— О, сир, умоляю вас, подумайте! Ваше Величество, вы так устали! Разве не так, дорогая герцогиня?
— Разумеется, так, — отозвалась Диана де Пуатье. — Сир, четыре поединка за одно утро — это многовато!
Но король, никого не слушая, уже умчался из ложи, не забыв перед этим сказать:
— Монтгомери, хорошая пробежка восстановит вам силы. Впрочем, обещанное надо выполнять!
И бегом пустился к своему шатру, чтобы снова надеть доспехи. Монтгомери, пошатываясь, направился к своему. Только тогда Екатерина обернулась назад к четырем представителям своей личной свиты, которые, находясь в темном углу ложи, старались казаться как можно меньше и испуганно таращили глаза. Взгляд, который она бросила на них, был подобен внезапно сверкнувшей черной молнии. Этим взглядом она говорила:
— Внимание! Час пробил!
Четверка бесшумно скрылась. И эти четверо, как, наверное, уже понял читатель, были наши великолепные шалопаи, после дрессировки, которой подвергли их шатенка, блондинка, брюнетка и рыженькая из Летучего эскадрона, старавшиеся без особых промахов сделать свои первые шаги при дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157