Генрих II шел быстро, несмотря на одышку, он почти тащил за собой своего спутника. Он был очень весел. Он на ходу со спокойным бесстыдством объяснял свои намерения, не стесняясь в выражениях, и подобно застоявшемуся, но выпущенному наконец на волю коню сопровождал свои слова хохотом, больше всего напоминавшим радостное ржание. Нетрудно было понять, какие гнусные мысли одолевают этого жеребчика, хотя, впрочем, сам он вряд ли отдавал себе отчет в том, насколько цинично звучит все, им произносимое.
— Понимаешь, дружок Сент-Андре, — говорил он (мы, пожалуй, переведем здесь его речь, опустив все непристойности, на нормальный язык), — понимаешь, мой дорогой, твой сын, конечно, симпатичный малый, я его очень люблю и озолочу, когда он женится. Но ты должен признать, что это благородное дитя — слишком изысканный плод для него. И я хочу вкусить от этого плода раньше, чем его к нему подпустят. Клянусь Богоматерью, он должен радоваться и тому, что останется!
— Бедняга Ролан! — так же спокойно сказал отец Ролана, трепетной рукой ощупывая карман камзола, чтобы убедиться: он не потерял драгоценный пропуск в сокровищницу.
— Ну да, пожалей его! Между прочим, это не он, а я вот уже три ночи подряд трачу время — на что? Смотрю на освещенное окошко, пока свет не погаснет! Признай, не королевское это дело! Сент-Андре, твоя идея насчет веревочной лестницы просто восхитительна! А ведь, черт побери, было время, понимаешь, когда я чуть было не в ногах валялся у Роншероля, готов был предложить ему половину королевства, половину Франции за его дочь… И это было бы не слишком много… еще вчера… правда, завтра, вполне возможно, мы рассчитаемся по-другому!
Король опять расхохотался. Придворный тоже прыснул со смеху.
В том месте, где от улицы Вьей-Барбетт ответвлялась улица Тиссерандери, куда направлялся Генрих II, был маленький перекресток. На его северном углу стоял дом с нишей, в которой поместили статую святого Павла. Под этой нишей располагался навес, под навесом, ниже уровня земли, — дверь, к ней надо было спуститься по лесенке из трех ступенек. Здесь царила полная тьма. Зато противоположный угол ярко освещала луна. Дверца под лестницей была открыта, за нею, казалось, был вход в подвал или лавочку, но и там было совершенно темно. Однако, приглядевшись, вы бы обнаружили удивительную группу, застывшую в молчании и неподвижности. Двенадцать мужчин, тесно прижавшихся друг к другу, все — с масками на лицах, с кинжалами в руках. Даже прислушавшись, вы не услышали бы их дыхания. Вы приняли бы их за двенадцать статуй. Вот только вас, наверное, смутили бы двадцать четыре светящиеся в темноте каким-то особенным отблеском точки: глаза этих двенадцати статуй, устремленные на то место, где на перекресток выходила улица Тиссерандери. А впереди группы в стойке собаки, вынюхивающей дичь, стоял еще один человек. Эти двенадцать были Железным эскадроном.
Лагард вслушивался в тишину. Внезапно он выпрямился и заговорил, не оборачиваясь к своим людям. Если бы в трех шагах от него появился прохожий, он не расслышал бы шепота. Но Железный эскадрон слышал. А Лагард говорил:
— Вот и они. Ждите, пока я не подниму руку. Предупреждаю: ни звука! Я собственной рукой распорю живот каждому, кто позволит им закричать. Цельтесь в грудь. Одним ударом. По двое на каждого.
И вновь все умолкло. Головорезы Железного эскадрона не пошевельнулись, по тесно сплоченной группе даже не пробежала дрожь, естественная для людей, готовящихся к убийству. Ничего. Мертвая тишина…
Внезапно из-за угла появилась первая шестерка королевского авангарда, телохранители двигались бесшумно, проверяли темные углы — ушки на макушке, рука на эфесе длинной шпаги. Лагард застыл на месте. Шестеро в полном молчании прошли через перекресток и повернули на улицу Сент-Антуан. И тогда Лагард поднял руку.
Через секунду Железный эскадрон, бесшумно выбравшись из своего убежища, оказался на улице. И не понять было, двигались ли это живые существа, или автоматы, или порождения страшного сна. В следующую секунду эскадрон рассыпался, поделился на шесть групп по двое. Движения были чисто механическими, ужасающая скорость говорила о подготовке, в которой был выверен каждый шаг, каждый жест.
Шестерке, составлявшей авангард королевской группы, вдруг показалось, что за спинами пронесся вихрь. Это было дыхание смерти. Охранники остановились, обернулись, по крайней мере, двое из них обернулись и застыли, открыв рот, собираясь закричать в испуге. Но закричать не успели. Они так и упали на землю — с распахнутыми глазами и раскрытыми ртами. В ту же секунду за ними последовали четверо остальных. На всю операцию у Железного эскадрона ушло не больше пяти-шести секунд. Сначала — этот прыжок, о котором уже было рассказано. Потом по два взмаха кинжалами в каждой паре убийц. И все. Только один из шести несчастных успел слабо застонать, но его мгновенно прикончили.
Сделав свое дело, каждая пара из дюжины быстро наклонилась, подхватила трупы за руки и за ноги и отнесла их в свое убежище — туда, за дверь. Несколько мгновений — и шесть покойников застыли в неподвижности в потемках, а Железный эскадрон снова занял свою первоначальную позицию.
Прошла минута. На перекрестке показались двое. Они шли — беззаботные, веселые, они держались за руки, болтали и смеялись… Одним из двоих был маршал Сент-Андре… Другим — Генрих II, король Франции… Лагард не шевельнулся.
Прошло еще две минуты. И вот, в свою очередь, из-за угла появилась шестерка королевского арьергарда.
— Внимание!
Вооруженные люди пересекли площадь и свернули на улицу Сент-Антуан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157