ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
вдруг все эти ночные охотники окажутся просто запоздалыми прохожими… Но внезапно из другого проулка высыпали еще пятеро, потом еще трое!
— Проклятие! — проворчал Тринкмаль.
— Ба! — отозвался Буракан. — Давайте все-таки нападем… Лучше погибнуть в драке, чем подохнуть с голоду!
II. Страсть Роншероля
Почти в то же самое мгновение, когда Страпафар, Тринкмаль, Корподьябль и Буракан держали совет в чердачном убежище дома на улице Каландр, чему мы были свидетелями, в ту самую комнату, освещенное окно которой разбойники видели чуть позже, вошел господин великий прево.
Как всегда по вечерам, барон Гаэтан де Роншероль только что закончил свой обход intra et extra muresnote 42. Проверив двор и дом, он убедился, что везде расставлены караулы, что часовые помнят свою задачу, а обойдя все коридоры и все лестницы, примыкающие к комнатам Флоризы, — что повсюду хватает охраны. Выйдя за ворота своего особняка, барон в тысячный раз осмотрел все подступы к дому и в тысячный раз понял: невозможно проникнуть туда незаметно. Проделав все это, он успокоился и, опять-таки так, как делал это каждый вечер, поднялся в апартаменты, занимаемые дочерью.
Роншероль открыл дверь, прошел через прихожую, где дежурили две женщины, толкнул еще одну дверь и оказался в комнате Флоризы.
Тут надо вернуться почти на два десятка лет назад. Примерно в 1541 году барон Гаэтан де Роншероль женился на благородной девице по фамилии Лувре-де-Сент-Люс, которой Франциск I, по совету своего сына Анри, дал шестьдесят тысяч экю приданого. Нам почти нечего сказать об этой барышне, кроме того, что она трепетала перед супругом в течение всех пятнадцати месяцев брака и умерла от родильной горячки спустя неделю после того, как произвела на свет девочку. Этой девочкой и была Флориза.
В тот момент, когда великий прево вошел в ее комнату, девушка сидела в огромном кресле у стола, где стоял канделябр с пятью свечами, и, не вглядываясь, небрежно водила пальцем по рисунку кружева. Стрелки настенных часов показывали десять.
— Что вы делаете? — таким ласковым голосом, какого никто и никогда, кроме его собственной дочери, не слышал, спросил Роншероль. — Вы плетете кружева по этому рисунку?
— Нет, батюшка, я уже закончила работу и, прежде чем пойти спать, решила, как всегда по вечерам, помолиться о том, чтобы Пресвятая Дева помогла мне избежать этого брака… Я умоляю ее защитить меня!
— Флориза, но ведь я дал слово маршалу! Ты хочешь видеть своего отца клятвопреступником?
— Нет, батюшка, но я ведь не давала слова Ролану де Сент-Андре!
Она упорно защищалась, бедная малютка! Она думала: это мое сердце, это моя жизнь, их я должна оборонять! И она улыбалась… А Роншероль…
В его душе творилось что-то ужасное. Присущий любому палачу инстинкт, потрясающая способность провидеть, свойственная ему как гениальному полицейскому, позволили ему понять, какой ужас, какая боль скрываются за этой жалкой улыбкой. Его душа рыдала, он плакал кровавыми слезами, подвергая Флоризу страшной пытке.
«Так надо, — убеждал он себя. — Это единственное средство вырвать ее из лап бандита, короля сброда, и из лап короля, бандита, разбивающего сердца… О, дочь моя, ты будешь горько плакать, может быть, меня это убьет, но я все равно должен попытаться спасти тебя от тебя самой!»
— Флориза, дитя мое, — ласково сказал он вслух, — неужели ты его так страстно ненавидишь, этого беднягу Ролана?
— Нет, отец. Презираю — вот и все… А как вы, отец, как вы могли забыть, что там, в этой грязной харчевне…
— Этот поступок был продиктован отчаянием, дитя мое… Он ведь любит тебя! А потом… король хочет, чтобы вы поженились…
— Король — хозяин моей жизни, но не моего сердца… Простите, батюшка, я на самом деле очень устала, позвольте мне пойти лечь, — добавила Флориза, поднимаясь.
— Нет, подожди, не уходи, — сурово произнес Роншероль. — Мне надо поговорить с тобой.
Флориза поняла: минута, когда она должна вступить в яростную борьбу с отцом, минута, которую она старалась все эти дни отодвинуть, все-таки настала. Девушка собрала все силы, всю волю, напряглась, чтобы суметь воспротивиться воле отца. Она смотрела в пол, бледная, но сохранившая горделивую осанку, и ждала… Роншероль тяжело дышал. Возможно, он тоже понимал, что ставка в этой игре — жизнь. Жизнь дочери и его собственная. В его душе продолжалась кровавая битва между тщеславием, до тех пор служившим движущей силой всякого его поступка, и родительской любовью, переполнявшей сердце. И когда он вот так терзался, раздираемый двумя страстями, главными своими проводниками по жизни, вдруг прозвучал голос, резанувший его слух.
— Твое сердце будет разбито!
— Кто это сказал? — вздрогнув, спросил Роншероль.
— Что сказал? Здесь же никого нет, батюшка, — удивленно ответила Флориза. — Никто ничего не сказал. Посмотрите, мы одни…
Роншероль оглядел комнату подозрительным взглядом и горько улыбнулся.
— Да, мы одни, — проворчал он. — Это были слова колдуна… Это ужасное предсказание Нострадамуса… Флориза, дитя мое, послушай, — сказал он громче. — Я только что принял серьезное решение, которое тяжело мне далось…
— Слушаю, батюшка, — вся дрожа от внезапно вспыхнувшей надежды, ответила Флориза.
— Ах, — прошептал великий прево, сжимая руки, — когда ты говоришь со мной таким нежным голосом, когда твой взгляд согревает мне сердце, я забываю обо всем, моя Флориза, я хочу только одного: смотреть на тебя и слушать тебя…
Она улыбнулась, подошла к отцу и обвила его шею руками, положив свою прелестную головку ему на грудь. Он восторженно смотрел на дочь.
Этот страшный человек, умело спекулировавший на людских страстях, мрачный, грубый, обладавший непомерным тщеславием, этот хладнокровный убийца, окажись вы тогда в комнате Флоризы, показался бы вам высочайшим воплощением отцовской любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
— Проклятие! — проворчал Тринкмаль.
— Ба! — отозвался Буракан. — Давайте все-таки нападем… Лучше погибнуть в драке, чем подохнуть с голоду!
II. Страсть Роншероля
Почти в то же самое мгновение, когда Страпафар, Тринкмаль, Корподьябль и Буракан держали совет в чердачном убежище дома на улице Каландр, чему мы были свидетелями, в ту самую комнату, освещенное окно которой разбойники видели чуть позже, вошел господин великий прево.
Как всегда по вечерам, барон Гаэтан де Роншероль только что закончил свой обход intra et extra muresnote 42. Проверив двор и дом, он убедился, что везде расставлены караулы, что часовые помнят свою задачу, а обойдя все коридоры и все лестницы, примыкающие к комнатам Флоризы, — что повсюду хватает охраны. Выйдя за ворота своего особняка, барон в тысячный раз осмотрел все подступы к дому и в тысячный раз понял: невозможно проникнуть туда незаметно. Проделав все это, он успокоился и, опять-таки так, как делал это каждый вечер, поднялся в апартаменты, занимаемые дочерью.
Роншероль открыл дверь, прошел через прихожую, где дежурили две женщины, толкнул еще одну дверь и оказался в комнате Флоризы.
Тут надо вернуться почти на два десятка лет назад. Примерно в 1541 году барон Гаэтан де Роншероль женился на благородной девице по фамилии Лувре-де-Сент-Люс, которой Франциск I, по совету своего сына Анри, дал шестьдесят тысяч экю приданого. Нам почти нечего сказать об этой барышне, кроме того, что она трепетала перед супругом в течение всех пятнадцати месяцев брака и умерла от родильной горячки спустя неделю после того, как произвела на свет девочку. Этой девочкой и была Флориза.
В тот момент, когда великий прево вошел в ее комнату, девушка сидела в огромном кресле у стола, где стоял канделябр с пятью свечами, и, не вглядываясь, небрежно водила пальцем по рисунку кружева. Стрелки настенных часов показывали десять.
— Что вы делаете? — таким ласковым голосом, какого никто и никогда, кроме его собственной дочери, не слышал, спросил Роншероль. — Вы плетете кружева по этому рисунку?
— Нет, батюшка, я уже закончила работу и, прежде чем пойти спать, решила, как всегда по вечерам, помолиться о том, чтобы Пресвятая Дева помогла мне избежать этого брака… Я умоляю ее защитить меня!
— Флориза, но ведь я дал слово маршалу! Ты хочешь видеть своего отца клятвопреступником?
— Нет, батюшка, но я ведь не давала слова Ролану де Сент-Андре!
Она упорно защищалась, бедная малютка! Она думала: это мое сердце, это моя жизнь, их я должна оборонять! И она улыбалась… А Роншероль…
В его душе творилось что-то ужасное. Присущий любому палачу инстинкт, потрясающая способность провидеть, свойственная ему как гениальному полицейскому, позволили ему понять, какой ужас, какая боль скрываются за этой жалкой улыбкой. Его душа рыдала, он плакал кровавыми слезами, подвергая Флоризу страшной пытке.
«Так надо, — убеждал он себя. — Это единственное средство вырвать ее из лап бандита, короля сброда, и из лап короля, бандита, разбивающего сердца… О, дочь моя, ты будешь горько плакать, может быть, меня это убьет, но я все равно должен попытаться спасти тебя от тебя самой!»
— Флориза, дитя мое, — ласково сказал он вслух, — неужели ты его так страстно ненавидишь, этого беднягу Ролана?
— Нет, отец. Презираю — вот и все… А как вы, отец, как вы могли забыть, что там, в этой грязной харчевне…
— Этот поступок был продиктован отчаянием, дитя мое… Он ведь любит тебя! А потом… король хочет, чтобы вы поженились…
— Король — хозяин моей жизни, но не моего сердца… Простите, батюшка, я на самом деле очень устала, позвольте мне пойти лечь, — добавила Флориза, поднимаясь.
— Нет, подожди, не уходи, — сурово произнес Роншероль. — Мне надо поговорить с тобой.
Флориза поняла: минута, когда она должна вступить в яростную борьбу с отцом, минута, которую она старалась все эти дни отодвинуть, все-таки настала. Девушка собрала все силы, всю волю, напряглась, чтобы суметь воспротивиться воле отца. Она смотрела в пол, бледная, но сохранившая горделивую осанку, и ждала… Роншероль тяжело дышал. Возможно, он тоже понимал, что ставка в этой игре — жизнь. Жизнь дочери и его собственная. В его душе продолжалась кровавая битва между тщеславием, до тех пор служившим движущей силой всякого его поступка, и родительской любовью, переполнявшей сердце. И когда он вот так терзался, раздираемый двумя страстями, главными своими проводниками по жизни, вдруг прозвучал голос, резанувший его слух.
— Твое сердце будет разбито!
— Кто это сказал? — вздрогнув, спросил Роншероль.
— Что сказал? Здесь же никого нет, батюшка, — удивленно ответила Флориза. — Никто ничего не сказал. Посмотрите, мы одни…
Роншероль оглядел комнату подозрительным взглядом и горько улыбнулся.
— Да, мы одни, — проворчал он. — Это были слова колдуна… Это ужасное предсказание Нострадамуса… Флориза, дитя мое, послушай, — сказал он громче. — Я только что принял серьезное решение, которое тяжело мне далось…
— Слушаю, батюшка, — вся дрожа от внезапно вспыхнувшей надежды, ответила Флориза.
— Ах, — прошептал великий прево, сжимая руки, — когда ты говоришь со мной таким нежным голосом, когда твой взгляд согревает мне сердце, я забываю обо всем, моя Флориза, я хочу только одного: смотреть на тебя и слушать тебя…
Она улыбнулась, подошла к отцу и обвила его шею руками, положив свою прелестную головку ему на грудь. Он восторженно смотрел на дочь.
Этот страшный человек, умело спекулировавший на людских страстях, мрачный, грубый, обладавший непомерным тщеславием, этот хладнокровный убийца, окажись вы тогда в комнате Флоризы, показался бы вам высочайшим воплощением отцовской любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157