Королева простила бы все несчастному юноше, все, кроме того, что ему известна тайна появления на свет ее сына Анри… И сейчас я плачу об этом… Я! Я! Именно тот человек, который привел Руаяля на эшафот! Я оплакиваю его! Я! Я оплакиваю сына короля!»
Суховатый смешок прозвучал совсем рядом с Нострадамусом. Маг обернулся и увидел Джино.
— Зачем ты здесь? — строго спросил он слугу. — И как ты попал сюда?
— Как? Это не имеет значения, сеньор. Зачем? Чтобы принести вам то, что вы позабыли дома.
Старичок протянул Нострадамусу флакончик, наполненный коричневой жидкостью.
— Эликсир долголетия! — продолжал хихикать он. — Или, по крайней мере, эликсир, который подарит этому умирающему целый час жизни. Ровно час, но ведь больше и не нужно, чтобы насладиться местью, за которой вы гонялись двадцать три года, правда? Час радости за двадцать три года мучений. Ох! Это не так уж много, мэтр! Берите, берите!
Нострадамус продолжал стоять неподвижно, мрачный, как никогда. Старичок вздохнул, подошел к Генриху II, раздвинул ему губы и влил в полуоткрытый рот содержимое флакончика. Потом он поклонился Нострадамусу с обычным для него ироническим смирением и сделал движение к выходу. Но маг схватил старичка за руку.
— Кто ты? — воскликнул он. — Вот уже сколько времени я думаю, тот ли ты человек, каким хочешь казаться!
— Что же вы в таком случае не расспросили насчет меня Оккультные силы? — ехидно спросил Джино. — Получили бы точный ответ!
— Оккультные силы! — повторил Нострадамус, проводя рукой по лбу. — Да ты же прекрасно знаешь, сколько вопросов я тщетно задавал им! Я напрасно спрашивал о том, кто ты. Я напрасно спрашивал о себе самом и о тех, кто был мне близок. Я напрасно пытался узнать судьбу того…
Нострадамус запнулся, трепеща.
— Судьбу этого молодого человека, сеньор? — подсказал старичок. — Руаяль де Боревер скоро умрет. Вот вам и ответ!
— Замолчи! Уходи!
— Ухожу, ухожу… Смотрите, а Генрих-то просыпается… Смотрите!
Нострадамус быстро повернулся к королю. Джино выпрямился. Он бросил на мага долгий и какой-то особенный взгляд, потом скрылся в темном углу спальни. Генрих II действительно выходил из летаргического сна, предшествовавшего смерти. Он чувствовал, как жизнь возвращается к нему, как она накатывает светлыми волнами прилива. Король, приподнявшись на подушках, удивленно и восхищенно осмотрелся по сторонам.
— Как? — прошептал он. — Больше никакой боли? Никаких страданий? Никакой слабости? Боже, я родился заново, я снова дышу! Как такое могло случиться? Ах, вы здесь! — вскричал он, заметив Нострадамуса. — Это вы! Наконец-то это вы! Раз вы здесь, значит, я спасен!
Нострадамус вернулся к постели. Он смотрел на то, как к королю возвращается жизнь, и чувствовал, что ненависть его возрождается вместе с ней. А король протягивал к нему руки и в упоении бормотал:
— Спасибо, спасибо, вы мой спаситель, спасибо!
— Я ваш судья, — произнес Нострадамус. Король поднял голову и увидел того, кто осмелился так говорить с ним. И зрелище показалось ему столь ужасающим, что в душе воцарился непобедимый, хотя и неосознанный, страх. Генрих невольно потянулся рукой к стоявшему на столике у изголовья кровати колокольчику. Нострадамус кончиком пальца дотронулся до руки, уже готовой схватить золотой колокольчик, — и рука замерла, парализованная этим прикосновением.
— Бесполезно кричать, бесполезно звать на помощь, — безжалостно продолжал Нострадамус. — Вам надо услышать то, что я хочу сказать. У вас остался только час жизни. И этот час принадлежит мне, сир…
— Только час жизни? — пролепетал король. — Только час? Значит, я все-таки умру?
— Да. Когда выслушаете меня.
— Ничтожество! — скрипнул зубами король. — Да, ничтожество! Потому что только ничтожный человек, имея возможность позволить мне умереть с миром в душе, способен явиться сюда, вернуть меня к жизни и заставить наблюдать за собственной агонией! Что я тебе сделал? Кто ты такой?
Генрих больше и не думал о том, чтобы сопротивляться, чтобы звонить. Ему даже в голову не пришло, что прежде, чем умереть, можно позвать на помощь охрану, отдать приказ арестовать мага, раздавить его тяжкими обвинениями. Отчаяние не оставило места даже страху, он почти обезумел от сжигавшего его любопытства. Нострадамус между тем ответил на последний вопрос короля:
— Я уже сказал: я ваш судья. То, что вы отравили вашего брата Франсуа…
Король испустил пронзительный крик, упал на подушки, молитвенно сложил руки и прошептал:
— Сжалься! Помилуй!
— …это меня не касается, — спокойно продолжал Нострадамус. — То, что вы отправили на костер целую толпу невинных людей, меня тоже не касается. Но вам следует знать: это я вложил оружие в руку Боревера. Это я перед тем, как вы вышли на арену, убедил вас заменить куртуазное оружие острым боевым копьем. Это я доказал вам, что ваш соперник — возлюбленный Флоризы. Это я внушил вам ненависть к нему, как внушил ненависть к вам вашему сопернику. Я хотел, чтобы между вами произошла — совершенно законная — схватка не на жизнь, а на смерть. Я хотел понять, действительно ли вам суждено умереть от удара человека, которого я сам настроил против вас… Случившееся подтвердило справедливость Судьбы!
Король опять скрипнул зубами.
— Да, — сказал он. — Он смертельно ранил меня, а я отдал бы все за то, чтобы убить его. Ох, как ты, наверное, меня ненавидишь, если в момент, когда я стою на краю могилы, напоминаешь о единственной в моей жизни искренней любви и о том, что другой был возлюбленным девушки, которую мне хотелось возвести на престол!
— Значит, вы бы развелись с Екатериной Медичи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157