Конкретные причины выпадения могут быть разными,
одна из типичных и в рамках нашего рассуждения самых важных состоит в том,
что механизм социальности вытесняет часто наиболее продвинутых, выделяющихся
в сторону превышения нормы (так, например, в иных странах и в иные периоды
процент безработных инженеров и профессоров может быть больше, чем доля
безработных слесарей или посудомоек). Остракизм как изгнание наилучших не
является специфическим фактом афинской демократии, он органичен всякой
человеческой коммунальности, только проявляется в разных формах и масштабах;
в последующей истории он осуществляется чаще всего в прикрытом виде. Занятия
самих выпавших (изгнанных), как правило, определяются родом деятельности в
той сфере, из которой их выдавили. К производству знаний более всего
приспособлены те индивиды, которые выбиты из социальной борьбы, уклонились
от нее в рамках науки: они занимаются наукой, потому что это их дело и чаще
всего ни на что другое они не способны, и занимаются ею успешно, так как у
них нет привходящих (социальных) интересов, искажающих истину. Для них
умение понимать реальность лучше, чем другие, становится источником
человеческой гордости и своего рода социальной позицией. В этом смысле
вполне понятно, почему Зиновьев настойчиво подчеркивает, что он -
исследователь и так отчаянно борется за собственный "государственный
суверенитет", дающий ему возможность говорить правду, как он ее понимает.


IV

"Дело не в том, чтобы открыть правду о себе. На это много ума не нужно.
Дело в том, как после этого жить", - читаем мы в "Зияющих высотах" (т. 1, с.
296). Одна из парадоксальных особенностей социологии Зиновьева состоит в
том, что она отвлекается от внутренней жизни человека, обходится без понятия
личности, а в сознательном характере деятельности видит лишь фактор,
усиливающий социальную детерминированность поведения. Тут-то и возникает
вопрос, как же жить после этого? Куда девать идеалы? Ответ на него, который
объективно вытекает из всей логической социологии, Зиновьев формулирует сам.
Жизнь в идеале вовсе не лишена смысла. Она и есть истинно человеческая
жизнь. Но возможна она за пределами социальности. Внутри человейника, но не
по его правилам Она возможна как исключение, редкий случай и всегда как
индивидуальный героизм. Где-то у Зиновьева есть фразы: когда хотят плюнуть
на законы тяготения, тогда строят самолеты. Эту формулу можно считать
типовой для его нравственной позиции.
Вот цельное рассуждение А.А Зиновьева на эту тему: "У меня нет никакой
позитивной программы социальных преобразований. Но не потому, что я не
способен что-то выдумать на этот счет, а в принципе. Любые положительные
программы социальных преобразований имеют целью и отчасти даже результатом
построение некоего земного рая. Но опыт построения земных раев всякого рода
показывает, что они не устраняют жизненных проблем, драм и трагедий.
Наблюдая жизнь и изучая историю, я убедился в том, что самые устойчивые и
скверные недостатки общества порождаются его самыми лучшими достоинствами,
что самые большие жестокости делаются во имя самых гуманных идеалов. Нельзя
устранить недостатки того или иного общественного строя, не устранив его
достоинства...
А раз так, то главным в моей жизни должна быть не борьба за
преобразование общества в духе каких-то идеалов, а создание идеального
общества в себе самом, самосовершенствование в духе моего идеала человека.
По этому пути я фактически и шел до сих пор" (Русский эксперимент. М., 1995,
с. 122).
А.А. Гусейнов




ПРЕДИСЛОВИЕ

Интерес к социальным проблемам у меня возник еще в ранней юности. Но
обстоятельства сложились так, что моей профессией стала логика и методология
науки. В течение нескольких десятилетий я разрабатывал свою логическую
теорию. Результаты моих исследований я опубликовал в многочисленных работах,
в том числе - в книгах "Основы логической теории научных знаний" (1967),
"Логика науки" (1971) и "Логическая физика" (1972). Одной из особенностей
моей логической теории является то, что она охватывает логические проблемы
эмпирических наук, к числу которых относятся и науки социальные.
Мой интерес к социальным проблемам не ослаб. Но я стал их рассматривать
как профессиональный логик, интересующийся социальными проблемами просто из
личного любопытства, а не как профессиональный социолог, каковым я не был.
Разумеется, мне пришлось знакомиться с сочинениями философов, социологов,
историков и экономистов, имеющими отношение к интересовавшим меня социальным
проблемам. Не буду перечислять их имена с целью демонстрации эрудиции, - я
на это не претендую ни в какой мере. Читатель может найти имена этих авторов
и справку о их вкладе в познание социальных явлений в бесчисленных
справочниках и обзорных монографиях. Скажу здесь лишь то, что их сочинения,
будучи любопытны в отдельных деталях, в целом ни в какой мере не отвечали
моим потребностям. Даже в тех случаях, когда они казались мне приемлемыми в
формулировках общих идей, они разочаровывали меня, когда авторы переходили к
конкретным разъяснениям и применениям своих идей. А главное - все эти
учения, на мой взгляд, совершенно не годились для научного понимания
важнейших социальных феноменов современности - реального коммунизма,
реального западнизма и величайшего перелома в социальной эволюции
человечества, который произошел во второй половине нашего века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38