Кстати, по затронутому вопросу могли бы также высказаться ученики мои,
которые еще остались из тех давних времен. К ним я отношу Савла, родом из
Тарса, о котором в последнее время тоже говорят как о глашатае примирения, -
правда, использует он и положения учения Иисуса. У Савла недюжинный ум
сочетается с исключительным прилежанием; в обучение его отдали родители, а
не Синедрион. О нем я тоже вспоминаю как об одном из своих любимых учеников,
пусть он и перешел в другой лагерь.
Вот какой ответ могу я дать на поставленный вопрос. Если, как считает
Тиберий Александр, прокуратором станет Куман, с этим следует смириться,
уповая на то, что в эти трудные времена у нас будет достойный прокуратор.
Если на первосвященничество будет избран Анания и он идентичен учившемуся у
меня Иуде, выбор этот я, основываясь на приведенных выше аргументах, с
полной убежденностью поддерживаю. Если же Анания не идентичен Иуде - я и в
этом случае думаю о нем с надеждой, точно так же, как о Кумане, которого не
знаю.
Прошу эту мою записку, после ознакомления с ней, в наших общих и взаимных
интересах уничтожить. Мне ведома и очевидна уязвимость политики, уязвимость,
которая в условиях неограниченной гласности может сыграть роковую роль.
Желаю всех возможных благ. С приветствиями и надеждой о мире Гамалиил, в
третий год после кончины царя Агриппы, в шестой год правления императора
Клавдия.
Автобиографии
Материалы из архива
Имя мое - Иуда; от матушки моей мне известно, что мне двенадцать лет.
Матушку мою зовут Сусанна; отца не знаю. Даже имя его мне неведомо; ведомо
лишь, что он - римский легионер. Матушка много рассказывала о нем, говорила,
что он вернется за нами и заберет нас отсюда, и тогда у нас будет настоящий
каменный дом, и всегда будет что есть, даже мясо. До сих пор ничего
интересного со мной не случалось. Матушку свою я очень люблю, люблю и отца;
матушка велела любить его, хотя я даже имени его не знаю. Матушка иногда
бывает такой нервной; я у нее иной раз спрашиваю, когда же отец приедет за
нами, а матушка тогда прогоняет меня прочь, кричит, чтобы я оставил ее в
покое, шел на улицу, у нее и без меня забот полон рот. Нынче я много над
этим размышляю. Я даже думаю, может, отец мой вовсе и не римский легионер,
ведь если бы он был римлянин, матушка наверняка сказала бы, как его зовут,
чтобы я им гордился. Потом я подумал, может, она потому не говорит его имя,
что он римлянин, а римлян у нас не любят. Не знаю, в чем правда. Вот я и
провожу целые дни на улице с ребятами; когда велят, мы таскаем воду, а в
основном играем, бросаем в цель камни, гальку, иногда боремся, чтобы
установить, кто сильнее. Иногда играем в войну: понарошку закалываем друг
друга мечом и кричим: все, ты умер! Играем в распятие - во все, что придет в
голову. Иногда пашем пыль и сеем, а потом вроде бы урожай собираем. Крепости
тоже строим: натаскаем в бурьян за домом больших камней, сложим их стеной,
потом принимаемся штурмовать и разрушать стену. Хохот стоит - даже живот,
бывает, болит от смеха. А раз я наступил на колючку, нога воспалилась,
ступня распухла, почернела, очень больно было. Матушка долго ее тискала,
пока нарыв не прорвало, я орал от боли, но потом гной вытек, и нога зажила.
Играли мы и в богослужение: пели, молились; но тоже понарошку. И еще играли
в похороны: завернули того, кто был покойником, в погребальные пелены по
всем правилам, уложили его в ямку, сверху земли насыпали, а он стал кричать,
что сейчас задохнется.
Братьев и сестер у меня нет, я один у матушки. Она в последнее время часто
бывает печальная или сердитая и теперь уже не говорит, что отец скоро
приедет и заберет нас отсюда. Все больше молчит, а иногда поет что-нибудь
тихонько и плачет, и я тоже плачу с ней. По-моему, матушка у меня очень
красивая: волосы черные, аж синие, глаза зеленовато-карие и родинка на щеке.
Когда я маленький был, она часто сажала меня на колени и рассказывала про
отца и что отец нас увезет из этой дыры; она всегда так говорила: "из этой
дыры"; уедем мы с папой, будем жить в настоящем каменном доме, будут у нас
сад, пальмы, гранатовые деревья, цветы всякие, и будем мы есть мясо, много
мяса...
Я знаю, что у меня есть бабушка с дедушкой, но они от матушки отреклись, так
что мы у них даже в гостях не бываем. А мне очень хочется.
Субботу мы соблюдаем, и праздники тоже. Матушка научила меня молитвам, и я
всегда молюсь вслух. Матушка любит слушать, как я читаю молитвы. По-моему,
имя у матушки - Сусанна - тоже очень красивое. Она все время ходит к чужим
людям, стирать и убираться; и у хозяев дома, где мы живем, она тоже моет и
убирает, они уже старые, но довольно богатые, дядю зовут Анания, его жену -
Сапфира. У них стадо овец есть и батрак; на праздник всегда барашка режут.
Мы живем бесплатно, в подвале, в комнате кровать и тазик для умывания,
матушка за это стирает и делает уборку. Дядя Анания и тетя Сапфира меня
любят; они бездетные, так что у них внуков нет. Дядя Анания научил меня
считать; он говорит, что я умный. Иногда они меня угощают сушеными финиками,
инжиром; но фрукты мы и сами часто воруем. Когда они барашку горло
перерезают и выпускают кровь, то перед тем, как освежевать, дядя Анания мне
баранью голову отдает: пускай мне матушка суп сварит.
Не знаю, любят ли меня другие ребята; мы все - друзья, редко бывает, что
ссоримся надолго. Один раз мы играли в войну, размахивали острыми палками, я
нечаянно ткнул одного мальчика в лицо. Рана у него зажила, но шрам остался;
мальчик сказал, что мы теперь навсегда в ссоре, только мы и теперь с ним
играем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48