Дидим молча ел хлеб и фрукты.
- Не говори, что ничего про них не слыхал. Иисус тоже был иудей, его на
кресте распяли в Иерусалиме, но он из мертвых воскрес. Он учил, чтобы люди
помогали другим, жили друг с другом в мире. Это они мне сказали, братья.
Если ты и вправду из Иерусалима, должен об этом знать.
- Брат мой был учеником Иисуса, встречался с ним. Даже после того, как тот
воскрес.
- Тогда ты мне все-таки неправду сказал: к этим ты пришел.
- Если бы к ним, то к ним бы и постучался, не к тебе.
Старуха качала головой все более недоверчиво.
- Скрываешь ты что-то, не верю я тебе. Ты что, не знал, что они тут живут?
- Откуда мне было знать? - Дидим смотрел на старуху чистыми, как у младенца,
глазами. - Я в Христа не верю, я за братом своим иду в Индию.
- Тогда совсем я тебя не пойму, - сказала старуха. - Может, ты злое дело
задумал против этих людей? Может, дом их поджечь собираешься?
- Зачем ты такое говоришь?
- А затем, что много тут нехорошего было. Тутошние иудеи по сей день
ненавидят этих братьев. Были здесь ох какие драки, даже убийства были.
Одного человека, Ананию, забили до смерти - за то, что он денег хотел дать
этим братьям. На этой улице он жил, только в другом конце, где живут
богатые, отсюда неблизко. Жена его, как узнала, тут же упала без чувств, а
потом померла.
- Когда это случилось?
- Лет двадцать тому назад.
- Говоришь, убили Ананию?
- Я там сама не была: что мне делать среди иудеев? Но люди много об этом
судачили. Иудеи рассказывали: Ананию сами христиане убили, чтобы деньги его
присвоить. Он богатый был, земли у него было много. А эти здесь, братья-то,
говорили: иудеи во всем виноваты. Дом этот тоже не раз забрасывали камнями,
это я своими глазами видела. Подберутся, бывало, когда те в доме молятся, и
бросают в них камни, кричат, поносят их. Мужчины выскочат, накинутся на
этих, колотят друг друга что есть мочи, кровь течет. А ведь и те и другие -
иудеи, только вот не могут жить в мире между собой. Начинают, правда, не
братья, это точно. Братья, они тихие, кроткие, даже со мной первыми
здороваются, хотя я им чужая, язычница. Я тебе честно скажу: мы с ними
всегда находим общий язык, у нас ссор почти не бывает...
Стемнело. Улица обезлюдела. Лица Дидима и старухи брезжили бледными пятнами
в свете молодого, едва народившегося месяца.
- Почему ты мне не веришь? - спросил Дидим.
- Ты сказал, твой брат был учеником Иисуса. А потом сказал, что не веришь в
Христа. Не бывает такого, чтобы у двух братьев была разная вера. А если так,
то чего твоего брата понесло в Индию и чего тебя несет следом за ним? И еще:
чего ты с первой минуты, как пришел, глаз с этого дома не сводишь? Я не
люблю, когда мне голову морочат...
- Не морочу я тебе голову. - Дидим отодвинул пустое блюдо. - Брата моего
зовут Фомой, он уверовал в Иисуса, потом ушел в Индию. Я же служил в
Иерусалиме чиновником, жил по законам древней веры. Но брат мне - все равно
брат.
- Вас не поймешь. Один - богач, другой - беднее последнего нищего. Один -
богатством гордится, другой - нищетой. Твердите, что надо быть вместе, надо
любить друг друга. А сами злобой друг к другу исходите.
- Страхом. Не злобой, а страхом.
- Страх и рождает злобу, потому что не может человек любить того, кого
боится. Я, например, ненавижу ночь, потому что боюсь ее. Состарилась вот, а
засыпать боюсь. Вы же - дня боитесь.
- Может, ты и права...
Они замолчали. Темнота вокруг полна была шорохами.
- Так ты говоришь, это - дом Иуды? - тихо спросил Дидим.
- Вижу, все ж сильно интересует тебя этот дом, - хмыкнула старуха.
- Говорили мне о нем в Иерусалиме.
- Давно это было. Младшенький мой еще на руках у меня сидел, а теперь вон -
лысеет уже. Дом долго стоял пустой; говорят, выстроил его какой-то торговец
коврами, у него много было домов повсюду, в этом он жил редко, только когда
случалось в Дамаск наведаться. Слуг у него было - целая армия. Потом продал
он дом человеку по имени Иуда, но человека того никто никогда не видал.
Говорят, жил он в деревне Кокеб, а к старости собирался сюда перебраться.
Потом появились Симон с Марией, это они здесь живут, к ним братья ходят. Не
знаю, владеют ли они этим домом или снимают его. Но все говорят: это дом
Иуды. И что Иуда купил его тайно, для братьев. Как потом Анания, которого
убили, потому что он деньги, вырученные от продажи земли, хотел отдать
братьям. - Старуха замолчала, глядя в темноте на Дидима. - Может, ты и есть
Иуда?
- Мое имя Дидим, я служил чиновником, денег у меня никогда много не было,
хватало только на семью, чтобы не терпеть нужды.
- Слишком много тут непонятного, чтобы я тебе просто так поверила.
Постучался в дом, на ночлег попросился, я отказала, а ты отдал мне свой
кошелек. Так даже иудей с иудеем не поступает. Особенно если у него денег
немного.
- К чему ты клонишь-то?
- Ни к чему я не клоню. Сидишь, смотришь на дом, где сейчас братья молятся.
Деньги мне отдал, чтобы я тебе доверяла. Ничего я о тебе не знаю, так же как
Иуду тут не видела никогда, а все-таки дом - дом Иуды. Может, Иуды этого и
не было, только имя его зачем-то понадобилось. Может, и деньги принадлежали
не Иуде, а братьям...
- Те деньги, что я тебе отдал, - мои.
- На них не написано, чьи они. На деньгах никогда не написано, чьи они на
самом деле.
Они снова замолчали. Осторожно шуршал вокруг вечер, переходя в ночь.
- Ты чего не ложишься? - спросил Дидим.
- Говорю же: боюсь я темноты, ночи боюсь, не засну до рассвета. Потом, на
рассвете, усталость навалится и сон придет. Сплю я мало. Но ты - спи.
- Не могу. От усталости.
- Это беда еще больше, чем моя.
А ты не слыхала про человека по имени Савл?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48