- А я и циновкой обойдусь, где-нибудь
в уголке, и буду благодарен за это.
Старуха щурясь взглянула на кошелек, перевела взгляд на Дидима.
- Чудной ты человек. А если ты нас ограбить собрался? В нынешние времена
всяко бывает. Ишь, в Индию он путь держит!.. Зачем тебе идти невесть куда? И
почему я должна тебе верить?
- Брата я своего разыскиваю. Никаких доказательств, чтобы ты мне поверила,
предъявить тебе не могу. Вот, если хочешь, возьми мой кошелек, держи у себя
до рассвета.
Старуха покачала головой, посмотрела на кошелек, посмотрела на Дидима,
пробормотала хмуро:
- В такие времена рассчитывать, чтобы тебя просто так, за красивые глаза
привечали... - Потом крикнула куда-то в горницу: - Тут один человек заночует
в сенях у нас, принесите кто-нибудь циновку похуже! - И взяла у Дидима
кошелек. - Чужак, он ведь что хочет, то и скажет, а нам тут жить, господин.
- Открыла кошелек, заглянула в него, потом, уже не таким враждебным тоном,
сказала: - Кошелек твой спрячу куда-нибудь до рассвета. Утром насчет оплаты
договоримся. Подойдет?
- Спасибо. Хлопот вам со мной не будет, - кивнул Дидим.
Старуха ушла в дом. Вскоре из горницы выбежал мальчуган, неся свернутую в
рулон циновку.
- Вот, - сказал он, бросив ее на земляной пол. Потоптался, с испугом и
любопытством тараща глаза на странника, потом повернулся и исчез.
Дидим огляделся, ища, где ему устроиться, чтобы не быть на дороге. Потом
решил, что лучше всего постелить циновку снаружи, у стены дома, рядом со
входом. Под открытым небом он еще ни разу не спал, пора привыкать. Поднял
циновку, выйдя из дому, развернул ее, расстелил в пыли. Сел, прислонившись
спиной к стене дома.
Смеркалось. В окрестных домах замерцали лампады. На улице начиналась обычная
предвечерняя суета: пастух гнал овечье стадо, брели с поклажей ослы,
мальчишки, крича, погоняли их палками, женщины несли на плече кувшины с
водой, шли мужчины, неторопливо беседуя, устало опустив плечи, перед ними
шагал верблюд с огромными тюками; все как в Иерусалиме, подумал Дидим. Он
разглядывал дом напротив; в окнах было темно, у входа стояла женщина, глядя
то в одну сторону, то в другую, словно ждала кого-то. Значит, это и есть дом
Иуды, подумал Дидим; точно такой, каким его описал Анания... Женщина, что
стояла у входа, немного погодя скрылась внутри, в доме загорелся огонек
лампады; потом появился мужчина, затем женщина под покрывалом, еще две
женщины, еще трое мужчин.
- Ты есть-пить не хочешь? - спросила старуха, что-то жуя; когда она
открывала рот, видно было, что зубов у нее всего два-три от силы. - Циновку
мог бы в сенях постелить: на улице спать - для этого на ночлег проситься не
нужно.
- Зато здесь я никому не мешаю, - оправдывался Димим. - Если дадите поесть
что-нибудь, буду благодарен.
- Фруктов могу принести, мы люди бедные.
- И за то спасибо скажу. - Дидим попробовал улыбнуться.
Старуха, шаркая стоптанными сандалиями, ушла; к дому напротив подходили все
новые люди; внутри они, видимо, садились вокруг лампады: блики ее светились
в окнах все более смутно. Стало быть, в этот дом был принесен Савл, снова
вспомнил Дидим рассказ Анании. О прибытии Савла было известно, надежные люди
сообщили об этом из Иерусалима. Анания поджидал его у деревни Кокеб с одним
молодым парнем, которого нанял для этого случая. Договоренность была такая:
с Савлом ничего серьезного не должно случиться, он только сознание потеряет.
Парень спрятался, завернул камень в тряпицу - и угодил Савлу точно в лоб.
Тот упал. Анания велел завязать Савлу глаза, и так, без чувств, его
доставили в этот самый дом. Повязку с глаз у него не сняли и после того, как
он очнулся: сказали, иначе нельзя, ослепнет. И Анания днем и ночью сидел
рядом с ним, убеждал его в пагубности фанатизма, внушал истины Иисуса - пока
не удостоверился, что цель полностью достигнута... Дидим все смотрел и
смотрел на дом: значит, все это произошло здесь.
Старуха вышла, со стоном нагнулась, поставила на циновку блюдо. В блюде были
фрукты и кусочек хлеба.
- Больше дать не могу, это все, что есть, остальное нужно семье.
- Спаси тебя Бог, - сказал Дидим, принимаясь жевать финик с хлебом.
Старуха стояла в дверях, смотрела, как Дидим, не сводя глаз с дома напротив,
ест.
- Ты сам-то откуда? - спросила она.
- Из Иерусалима, - ответил Дидим. - Восьмой день в пути.
- Да-а, такая дорога не для моих ног, - заметила женщина, поправляя накидку.
- А до Индии еще сколько дней идти?
- Не знаю. Я многих спрашивал, никто так и не мог сказать точно.
Старуха покивала, обдумывая ответ, потом вынесла из дома скамеечку,
поставила ее с другой стороны входа, села и стала опять смотреть на Дидима,
как он ест, как наблюдает за домом через улицу.
- Не к ним ли направляешься? - спросила она, кивая в ту сторону.
- А кто они такие? - обернулся к ней Дидим.
- Перехитрить меня хочешь? - засмеялась старуха. - Я же вижу, ты глаз не
сводишь с дома Иуды. Мне с первой минуты подозрительно было, что ты именно у
меня решил на ночлег остаться, а циновку не в доме постелил, а на улице.
- Не веришь, что я в самом деле в Индию направляюсь? - принял вызов Дидим.
- Верю, не верю - мое дело. Но, уж коли на то пошло, скорей не верю. Думаю,
братьев ты ищешь. Денег у тебя не так много, я сосчитала.
- Понемногу буду расходовать. Как-нибудь не умру.
- Зачем иудею в Индию? - все качала головой старуха. - Ты ведь, я вижу,
иудей.
- Брата иду искать.
- Эти вот, - старуха опять показала на дом напротив, - тоже себя называют
братьями. Иудеи, а поклоняются какому-то Иисусу, называют его Христом. Все
делят меж собой поровну, даже деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48