- Нет. Зачем тебе? Ты же сказал, направляешься в Индию.
- В Иерусалиме рассказывали, здесь его лечили. Он долго лежал без сознания.
Это тоже дело давнее.
- Меня в тот дом никогда не звали, да я и не напрашивалась. Вижу, люди
приходят, уходят. На вечерней заре, на утренней. Иудеи, которых другие иудеи
ненавидят. Я - язычница, мне своих забот хватает. Зачем тебе знать про
какого-то Савла?
- Слышал, он в этом доме перешел на сторону братьев. После того как много
дней пролежал в беспамятстве.
- Вот у них и спроси.
Дидим, помолчав, ответил:
- Я с тобой сейчас разговариваю. - Он опять помолчал, размышляя о чем-то,
глядя, как в доме напротив борются с темнотой блики лампады. - Ладно,
забудь, что я тебя спрашивал. Просто в голову пришло.
- Много всего тут бывало. Принесли как-то больного, я видела. Хоронить из
этого дома никого не хоронили. Хоть кровь иногда и лилась. Коли ты в самом
деле в Индию держишь путь, отдохнуть тебе надо. Поспи...
- Я в самом деле хотел бы туда попасть... - Дидим лег на циновку, вытянулся,
потом приподнялся, опираясь на локоть. - Говорят, этот Савл был их злейшим
врагом, а они все же спасли ему жизнь.
- Может быть. - Старуха подняла глаза к небу. - Месяц еле светит... Да,
случались тут всякие нехорошие вещи: и убийства, и драки. Нынче - тихо.
- Того Савла они вроде сами же и стукнули. Он несколько дней без памяти был.
Ты должна была его видеть.
- Ну, а если видела?.. Ты ведь в Индию направляешься, брата искать. Спи. Я
тоже пойду лягу. - Старуха тяжело поднялась, неловко двигаясь во тьме,
забрала скамеечку. - Насчет платы утром поговорим, как я сказала. Тогда и
кошелек отдам. До тех пор не ищи, все равно не найдешь. Видишь, в доме Иуды
все еще молятся, так у них принято. Я только с виду их знаю. Может, и Савл
здесь когда-то был. Я - язычница, мне хватает, что я ночь ненавижу. Спи. - И
старуха, шаркая ногами, ушла.
Дидим смотрел на дом, что стоял через улицу. И думал: они, те, кто сидит там
вокруг лампады, молятся и счастливы, ибо не знают, откуда взялась их вера...
И еще думал Дидим, что никогда, наверное, не попасть ему в Индию. Доберется
до пустыни, где все сжигает яростный солнечный свет, и будет идти, идти,
пока не обнимет его вечная тьма. Кости его будет шлифовать колючий песок, и
он не почувствует ни страха, ни боли...
Утром старуха нашла в сенях, рядом с дверью, аккуратно свернутую циновку.
Сначала она подумала, что чужак, наверно, пошел к колодцу умыться. Потом у
нее появились нехорошие мысли, она проверила, не пропало ли что-нибудь в
доме; однако все было на месте, и кошелек лежал там, куда она его спрятала,
деньги, до последнего динария, никуда не делись. Она ничего не могла понять.
Постояла, держа кошелек, у входа: вдруг вернется чужак, ведь до Индии путь
неблизок, не раз и не два придется ему искать ночлег. Мимо гнали скотину,
шли туда-сюда люди, улица оживилась. Из дома напротив один за другим
выходили братья, Симон и Мария стояли в воротах, они поклонились, увидев
старуху.
- Жаркий день будет сегодня, - улыбаясь, сказал Симон.
Старуха покивала; потом, пропустив прохожих, перешла улицу и шепотом
спросила:
- Не приходил тут к вам человек? Немолодой уже, борода седая почти.
- Никого мы не видели, - сказала Мария.
- Ночь прошла мирно, - сказал Симон.
- Тогда ничего я не понимаю, - растерянно развела руками старуха. - Вечером
пришел он ко мне, на ночлег попросился. В Индию, говорит, иду, брата искать.
За ночлег, говорит, заплачу. Дала я ему циновку, он лег на улице, возле
входа, мы долго с ним разговаривали, месяц был уже высоко. Он про вас
расспрашивал: почему этот дом называют домом Иуды да знала ли я Савла,
которого когда-то давно здесь лечили...
- Савла? - переспросила Мария.
- Савла? - повторил за нею Симон.
Старуха усердно покивала.
- Вот и я говорю: очень он показался мне подозрительным. Он даже кошелек мне
свой отдал, чтобы я хранила, если не верю ему. Я кошелек спрятала и сказала:
насчет платы утром поговорим. Думала, попрошу у него динарий, какие-никакие,
а деньги, и принесла ему хлеба и фиников. А утром он исчез. Я подумала,
может, он к вам пришел, потому что спрашивал про Савла и еще говорил, что
брат его был учеником Иисуса, даже видел его после того, как тот воскрес...
- Никто к нам не приходил. И никто не стучался, - бледнея, сказала Мария.
- Деньги эти я у себя не оставлю. - Старуха вертела в руках кошелек. - И к
фарисеям их отнести не могу, он к ним отказался идти, хоть я и говорила, что
там он найдет ночлег получше, там рады будут человеку из Иерусалима...
- Из Иерусалима? - переспросил Симон.
- Да, он сказал, что из Иерусалима и что седьмой день в пути, - кивнула
старуха и протянула кошелек. - Пускай у вас будут эти деньги, по-моему, он
для вас их и принес, иначе никак не получается. Наверно, хотел, чтобы никто
о нем не узнал.
- Да ведь мы... - Мария не знала, что сказать.
- Иначе бы не смотрел он все время на дом, не спрашивал бы, знала ли я
Савла, который в этом доме обратился в вашу веру. По всему видать, это
пожертвование, только никто не должен догадываться, от кого оно. Вообще он
загадками говорил; да и Индию, я так думаю, поминал, чтобы следы запутать.
Ну, будьте здоровы. - И старуха пошла назад через улицу, уступая дорогу
прохожим.
- Что ты насчет этого думаешь? - спросила Мария Симона.
- Думаю, трудные времена надвигаются, об этом хотели нас предупредить братья
из Иерусалима... Если не вернется тот человек за деньгами, разделим между
нуждающимися.
Они вошли в дом. Симон заботливо спрятал кошелек.
- А если это ловушка? Вроде украли мы деньги? - с тревогой посмотрела на
Симона Мария.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48