и должен знать почему... Или, может, он продал склеп - после того как Иисус,
похороненный в нем, воскрес? Но если продал, то почему? Потому, что верил в
Иисуса, или, наоборот, потому, что не верил? И новый вопрос: если он
действительно был последователем Иисуса, то почему остался членом
Синедриона?
Лука сел, завязал ремешки на сандалиях, поправил одежду, оглядел валяющиеся
вокруг свитки... Идти к Иосифу Аримафейскому не хотелось. Человек он старый,
наверняка страдает провалами памяти, восполняя забытое воображением. Да и
кто знает: вдруг он намеренно не скажет правды, ведь чем-то ему нужно
платить за то, что он все еще состоит в Синедрионе...
Путь был короче, чем он предполагал. Переулки, улицы, опять переулки и
улицы, люди, животные на дороге, пыль, предвечерняя суета, громкие голоса.
Он был спокоен; единственное, в чем он поверил Дидиму, - то, что слежки за
ним не ведется. Он невольно огляделся, как привык за долгие годы, и
улыбнулся. Да, Дидим сказал правду: назначив место свидания на берегу
Мертвого моря, он боялся не за него. Если бы за Лукой следили, Дидим попался
бы где угодно, и это стоило бы ему не только должности писаря.
Высокая каменная ограда, бурно разросшийся плющ, кустарник, в котором с
трудом можно обнаружить калитку, - прямо какая-то замаскированная крепость.
Лука взял молоток, постучал. Вскоре изнутри крикнули, мол, сейчас, сейчас, и
спустя некоторое время в приотворенных воротах появилась служанка, стройная
молодая женщина с дежурной улыбкой на губах.
- Кого надо? - спросила она.
- Я к Иосифу Аримафейскому. Я передавал, что приду, и он предупредил, что
ждет меня до заката, - ответил Лука спокойно.
- Твое имя, господин, если позволишь...
- Лука из Антиохии, врач.
Служанка открыла калитку; Лука вошел, и она задвинула ее на засов. Сад был
таким же заросшим, как и земля перед забором: сплошь кусты и плети плюща.
- Мой господин просит не засиживаться долго: он не любит, когда чужие видят,
как он страдает.
- Я не задержусь. Я так и передавал: хочу только познакомиться.
Служанка пошла вперед. Дорожка была выложена камнями, между ними торчали
пучки травы.
- Представляться не к чему: господин собрал о тебе сведения.
- Я удивлен, - сказал Лука.
- В таком мире живем, - на ходу обернулась служанка.
- В каком? Где каждый каждого подозревает в чем-то дурном?
У входа служанка остановилась, сделала приглашающий жест:
- Прошу. Господин ждет.
Иосиф Аримафейский лежал в постели, укрытый покрывалом из верблюжьей шерсти.
Только худые, жилистые, подрагивающие руки да бегающие зрачки в огромных
глазах на исхудалом лице показывали, что он жив.
- Это ты обещал прийти сегодня? - просипел слабый голос.
- Я Лука из Антиохии, врач, как сообщил. - Лука склонился над стариком. - Не
могу ли я чем-нибудь тебе помочь?
- Спасибо за добрые намерения. Врач у меня есть. И не один... Возможно, ты
знаешь больше, чем они, но мне уже все равно. Спрашивай, что тебя
интересует. Я знаю, ты меня не лечить пришел.
Лука нерешительно постоял у постели, огляделся; у стены заметил скамеечку.
- Позволишь мне сесть?
- Если можно, давай закончим скорее. И пускай тебя не смущает, что я не
встаю. Вообще-то я даже сидеть уже не могу, ходить - тем более.
Передвигаюсь, только когда меня с двух сторон держат под руки. Если ты очень
устал, садись, конечно, но это не значит, что разговор будет долгий.
Лука еще раз глянул на скамеечку, потом перевел взгляд на Иосифа. Худое лицо
с большим костистым носом, выкатившиеся, с огромными поблескивающими белками
глаза, тонкие синеватые губы, меж которых проглядывали желтые зубы, вокруг
рта - редковатая, седеющая, свалявшаяся, словно кудель, бородка; бескровная
кожа под ней казалась еще более серой... С одеяла приподнялась костлявая
рука, по которой извивались лиловые жилы.
- Задавай вопросы, пожалуйста. А потом, прежде чем попрощаться, пожелай мне
скорой и спокойной смерти.
Лука подумал, что лучше бы сразу попрощаться и уйти: какой смысл терзать
умирающего? Постоял, глядя на клейкие белесые выделения в уголках рта
Иосифа, и все же сказал:
- Советую пить понемногу воду с соком лимона и с сахаром или медом. Побольше
жидкости...
- Служанка только что унесла кружку: я не хотел, чтобы была на глазах. Она
мне полотняной тряпочкой протирает губы и рот изнутри. Жду твоих вопросов.
Думаю, тебя интересует склеп. Давно это было... В большие деньги он мне
обошелся, деньги тогда были дороже, чем теперь, но я не жалею... Красивый
был склеп, я всегда красивое любил, пригласил лучших каменотесов, глыбу для
входа в дальних краях заказал, целого состояния мне она стоила, ее тоже
обтесали, вход она закрывала, как пробка горлышко. Хорошо, что я придумал
его построить, меня сразу выбрали в Синедрион...
Лука непонимающе смотрел на него.
- В Синедрион?..
- Я ведь предложил склеп в пользование Синедриону. Как место для почетных
захоронений... Потом мы и договор заключили, что до самой моей кончины
Синедрион располагает склепом по своему усмотрению, хоронит там, кого
посчитает нужным, а когда я умру, туда положат меня. Великодушие мое было
оценено по достоинству.
- А Иисус? - не выдержал Лука.
Рука на покрывале дрогнула.
- Мне этот молодой человек симпатичен был, честное слово. Я даже сказал
Каиафе с глазу на глаз: зря ты так сурово с ним обошелся, не заслужил этот
молодой человек смертной казни, такой умный, с таким чистым лицом!..
- Но Иисус-то как там оказался?
- Я же сказал: человек я предусмотрительный и постарался закрепить свое
положение в Синедрионе. Склеп как раз к тому времени был закончен, и Каиафа
собрал нас, нескольких членов, обсудить, как быть с телом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48