Ради чего? Оставить тебя, переехать к востоку на пятьдесят кварталов и делать для Клаудии Де Мартино все, что я делаю для тебя, с той лишь разницей, что я еще и вынуждена буду уволиться с работы. Какой в этом смысл?– Тогда вообще не выходи замуж. Ради семьи мне тоже многим пришлось поступиться. Тебе хорошо известно, сколько у меня забот.– Твоя жизнь действительно так трудна? – смотрит на маму папа.– Нелегка, – смущенно отвечает мама.– Радуйся, Лючия. Тебя освободили от такого тяжкого бремени. От жизни… похожей на нашу! – улыбается Анджело.– По мне так и хорошо, если Лючия вообще не выйдет замуж. Мне нравится, как она стирает белье, – подмигивает мне Роберто.Братья смеются.– Знаете что? Это нисколько не смешно. Попробовали бы сами себе готовить и стирать, вам бы пошло на пользу.– Ой, ну, это уж слишком. Мы ведь только хотим, чтобы ты была счастлива, Лю.– Я не ваша собственность. Вы… да вы просто стая обезьян, по крайней мере, ведете себя не лучше. Все вам шуточки, да?– Мама, кажется, проклятье Катерины все-таки существует, – бормочет Роберто.– Замолчи! – шикает на него мама.– О чем это ты говоришь? – спрашиваю его я. Потом смотрю на маму, испепеляющую взглядом Роберто. – Что за проклятье Катерины?– Роберто. Язык твой – враг твой, – укоряет отец.– Папа, о чем говорит Роберто?– Ни о чем. Так, вздор. Забудь. – Мама отодвигает от себя тарелку и откидывается на спинку стула.Эксодус ставит локти на стол:– Кто-то проклял нашу сестренку? Это венецианец, как папа, или барезец Житель, уроженец города Бари.

, как мама?– Только барезцы знают, как управляться с таким оружием, – говорит Орландо.Снова мои братья смеются. Я смотрю на папу:– Почему ты мне ничего не рассказывал?– Я не позволяла ему, – восклицает мама. – Иногда лучше быть в неведении, чтобы собственными мыслями не привлекать беду.– Лучше уж знать, – возражаю я.– Нет никакой необходимости. От секретов бывает много пользы. Помнишь мою тетю Николетту? У нее одна нога была короче другой. Какая была польза рассказывать об этом жениху до свадьбы. Это могло стать причиной их размолвки. А так они прожили вместе пятьдесят семь лет.– Пусть, но я другая, мама. Я хочу знать.– Какая тебе разница? Проклятье, оно и есть проклятье, – мама делает глоток вина из папиного бокала.– Это все венецианцы, – начинает папа. – Много лет назад мы с моим братом Энцо жили в Годега ди Сант-Урбано – поместье между городом Тревисо и Венецией. Нам было около двадцати, и мы были фермерами. Наше поместье находилось в плодородной долине; весной и летом там можно было выращивать любые овощи. Но у нас была мечта. Мы собирали урожай кукурузы и отвозили его на открытый рынок в Тревисо. Отличный был рынок. Чем там только не торговали: овощами, фруктами, рыбой – всем, что душе угодно. Постепенно мы скопили денег и в 1907 году поехали в Америку. Мы хотели создать собственный рынок, наподобие того, что мы видели в Тревисо. Энцо и я были командой. Приехав в Америку, мы придумали имя нашему рынку. Переделали английское слово на итальянский манер, чтобы даже в названии чувствовалась Италия. «Гросерия». Потом в доме моей кузины я встретил вашу мать, а Энцо в Маленькой Италии Район Южного Манхэттена в Нью-Йорке; традиционное место проживания американцев итальянского происхождения.

познакомился с девушкой по имени Катерина.– Папа, мы знаем все про твоего брата. – Мне не хочется слушать папины истории о прошлом нашей семьи. – Мы знаем, что вот уже много лет вы даже не разговариваете. Мы знаем, что он фермер в Пенсильвании, но никогда не встречались ни с ним, ни с нашими двоюродными братьями и сестрами. И все потому, что вы никак не можете простить друг друга. Но какое это имеет отношение к проклятью?– Мама и твоя тетя…Мама громко возмущается:– Не смей называть ее «тетей». Она не достойна называться нашей родственницей.– Мама с Катериной не ладили.– Пап, это слишком мягко сказано. Я помню, как они надрывались, пытаясь перекричать друг друга, – вставляет Роберто.Папа продолжает:– Нехорошо это было. Из-за этого мы с Энцо и поссорились, и уже не смогли восстановить былые братские отношения. Поэтому мы решили прекратить наше партнерство и бросить жребий. Монету. Победитель получал право выкупить «Гросерию» и этот дом, а проигравший должен был забрать деньги и покинуть Нью-Йорк.Анджело хихикает:– Кошмар, мы могли стать фермерами в Пенсильвании.– Фермер – почетное занятие, – не соглашается с ним Эксодус.– В то время ваша мама была беременна Лючией. Это случилось летом 1925 года. Проиграв, Энцо расплакался. А Катерина пришла в бешенство, начала кричать. Тогда она и наложила на тебя проклятье, – поворачивается ко мне папа.– Я не верю, что кто-то может насылать проклятье. Это какое-то итальянское вуду, – усмехаюсь я.– А что за проклятье, папа? – спрашивает Анджело.– Она сказала, что Лючия умрет от разбитого сердца.– Ненавижу ее, – ворчит мама.– И вы на самом деле верите, что расторжение помолвки – следствие этого проклятья?– Похоже на то, – хмурится Роберто.– Подождите-ка! Я сама ее расторгла. Никто меня не заставлял. Ни одна ведьма не совалась в дверь с отравленным яблоком, ни одной странной птицы не оказывалось на подоконнике, и я ни разу не проходила под лестницей, так что давайте забудем об этом. Проклятье не имеет к размолвке никакого отношения, – делаю я рукой такое движение, словно отгоняю от себя муху.– Но тебе действительно не везет с мужчинами, – ласково говорит Орландо. – Вспомни Монтини, который грозился броситься на машине в океан с моста, ведущего в Джерси.– Я тут ни при чем. Он был ненормальным, – защищаюсь я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93