– В августе.– Но я уже сняла дом на побережье Джерси.– Отмени. Мария, решено. Мы едем в Италию. Вся семья возвращается на родину.Розмари гладит себя по животу:– Не знаю, папа. Ребенок будет еще совсем маленьким, а это так далеко.– Он подрастет. Это моя родина, и мои внуки будут знать это место, как собственный дом! Кроме того, по закону Италии мы обязаны прибыть на место, чтобы заявить о своих правах на имущество в местном суде.– Я не собираюсь тратить лето, чтобы кормить кур и доить коз в Италии, – упирая руки в бока, заявляет мама. – Мне и здесь хватает работы.– Мы едем в Италию, Мария, – спокойно говорит папа.– Никуда я не поеду, – возражает мама.В комнате так тихо, что мы можем слышать автомобильные гудки, доносящиеся с Коммерческой улицы. Родители словно играют в гляделки: уставились друг на друга и, похоже, уступать никто не собирается. Братья замолкают, думая, как бы улизнуть отсюда. Нам всем известно, что сейчас последует перепалка. Так происходит с самой их свадьбы, но обычно маме приходится уступить.– Мама, – пытаясь предотвратить ссору, умоляю я, – разве ты не рада за папу?– Лючия, ты понятия не имеешь, что за жизнь на ферме. Твой прадед был фермером, не забыла? Его жизнь была адской, не меньше. Весь день нужно работать в поле и полночи – в хлеву. Это совсем не весело, и мы с твоим отцом уже стары для этого. Мы продадим ферму, принимает решение мама.– Я никогда ее не продам, – бушует папа. – Никогда!Папа говорит таким тоном, что маме приходится уступить:– Хорошо, хорошо, Антонио. Баста ! Я аннулирую договор аренды дома в Джерси, чтобы мы могли увидеть эту ферму. Идем ужинать. Теперь ты счастлив? – Мама разворачивается и уходит на кухню.Папа провожает ее взглядом и в недоумении качает головой. Братья смотрят на меня. Я победоносно взмахиваю руками. Нам всем казалось, что хозяйство держится на папе, что он – глава семьи, но оказывается, именно Мария Сартори правит бал. Я нарушаю тишину:– Пап, мне кажется, это здорово.– И мне, – улыбается ему Розмари, а потом сжимает его руку и уходит наверх.
За ужином родители так и не взглянули друг на друга. После папа взял пальто и шляпу и, хлопнув дверью, ушел. Я велела Розмари пойти прилечь, а сама осталась убрать посуду. Когда мы с братьями были маленькими, мама говорила нам, что если ты ешь, когда зол, то еда превращается в яд.– Папа еще не вернулся? – входя в кухню, спрашивает мама, когда я домываю последнюю тарелку.– Нет.Мама садится за кухонный стол. Я наливаю две чашки чая.– Ты собираешься дуться весь вечер? – ласково спрашиваю я.– Ты просто не все знаешь, – начинает она. – Я прочла письмо. Твой отец получил ферму, а его брат – деньги.– И много денег было у дяди Антонио?– Да, и ему была известна история ссоры между твоим отцом и его братом, поэтому вместо того, чтобы поделить поровну и поместье, и деньги, он решил иначе.– Может, дядя побоялся, что если он завещает ферму им обоим, то они в итоге продадут ее.– Именно так он и решил. У них в семье всегда все так сложно.– Хорошо, но чья это вина? Тебе надо было убедить папу примириться с братом. – Мама явно удивлена моими словами. – Эта нелепая вражда длится уже слишком долго.– Нам лучше не вмешиваться, – настаивает она.– Ма, что хорошего в том, что папа и дядя Энцо не разговаривают друг с другом вот уже двадцать пять лет?– Это не просто ссора, – мама с такой силой наматывает нитку от чайного пакетика на ложку, что он вот-вот лопнет.– Дай угадаю. Деньги.– Да, это все из-за денег. А еще из-за ее ужасного характера. Жена Энцо заявила, что твой папа приставал к ней.– Что? – Не могу представить папу в такой ситуации.– Безусловно, твой отец никогда не делал ничего подобного. Я там тоже была. Но Катерина настаивала на своем. Она так завидовала душевной близости твоего папы и Энцо, что готова была на все, чтобы рассорить их. И эта ложь стала последней каплей. Хотя мы с ней не поладили с самого начала.– Почему?– Она была этакой примадонной. Ничего не делала. Когда мы жили вместе в этом доме, только я готовила и убирала, а она палец о палец не ударила. Я была ее прислугой, потому что была младше и хотела доказать твоему отцу, что способна создать для него уютный дом и поладить с кем угодно, поэтому разумно было не противиться. Но Катерина была очень неуверенной в себе женщиной. Как мне кажется, именно такие женщины – самые опасные существа. Такие могут натворить бед почище, чем целый полк вооруженных солдат.– И что она сделала?– Она тратила очень много денег на себя, ее не волновало, что остальным не хватает. В конце месяца, когда мы оплачивали счета, папа и Энцо ругались. Эти размолвки отдаляли их друг от друга все больше и больше.– Ты распределяла затраты?– Все наличные деньги – прибыль из «Гросерии» – мы держали в специальной коробке. Это были общие деньги. Конечно, был еще счет в банке, и Катерина знала об этом. Мне никогда не требовалось много украшений и всяких других мелочей, я всегда довольствовалась тем малым, что имею. Катерине же наоборот нужно было много всего, чтобы чувствовать себя счастливой. Она чуть с ума не сошла, когда узнала, что им придется уехать из Нью-Йорка. Но дело было сделано: жребий брошен, один брат был вынужден уехать, а второй – выкупить его долю. Деваться ей было некуда.– Папа принял нелегкое решение, и выбрал тебя, и вот тогда Катерина и наложила на меня проклятье.– Да. Это была ее последняя выходка. Но твой папа и Энцо не посмели нарушить уговор. Что сделано, того не воротишь. Но мне кажется Энцо был не особо и против. Он скучал по родине. Не будь этой ссоры, он однажды все равно уехал бы в Венецию и купил там ферму.– Дядя Энцо, наверно, хотел получить ферму в Годеге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93