Знакомство с вами делает для меня встречу с братом вдвойне радостной.
Хотя ответ ее был лаконичен, в нем не содержалось ничего нелюбезного; единственное, чем он отличался от моего сердечного тона, были слова «господин» и «госпожа» по отношению ко мне и моей жене.
Такого тона она держалась все время, пока в комнате присутствовал мой брат, и то и дело бросала на него недоуменный взгляд, как бы спрашивая: «А вы что тут делаете?» Меня не обманули все эти штуки. Я отлично понимал, что она со мной вежлива только потому, что я прилично одет, а отнюдь не потому, что я брат ее мужа.
Так как моя невестка, по-видимому, не решалась дать волю своему дурному настроению, пока брат был здесь, чтобы не вызвать с его стороны каких-либо упреков, которые поставили бы меня в положение судьи между ними, она чрезвычайно нежным тоном попросила его спуститься вниз. Он так поспешно выполнил ее просьбу, что я сразу увидел, как велика ее власть над мужем; это еще больше восстановило меня против нее.
Как только брат ушел, невестка моя нахмурилась и сказала полу-развязным, полу-ханжеским тоном – тем самым тоном, который говорит, что при малейшем возражении вы получите отпор:
– Я очень несчастна! Ваш брат разоряет меня. В делах у него полный беспорядок; еще немного, и придется закрывать дело. Меня лично это мало коснется, но в интересах мужа я бы хотела, чтобы заведение наше могло существовать.
Я дал ей понять, что меня весьма огорчает такая перспектива и, как бы обращаясь к воображаемому третьему лицу, я сказал, что каждый из супругов должен в равной мере прилагать усилия ради процветания торговли, составляющей основу их общего состояния.
– Вы правы, – сказала она, – я делала все, что в моих силах; но теперь мое решение принято. Я больше не могу жить с вашим братом.
Обратите внимание на это словечко: «ваш брат»! Во все время разговора они ни разу не назвала его «мужем», – вероятно, боялась, что покраснеет от стыда.
– Я уеду к матери, – продолжала она, – если он не согласится на раздел имущества.
Я не совсем ясно себе представлял, что это означает, и осторожно задал несколько вопросов, стараясь не обнаружить свою неосведомленность. Из ее ответов я кое-что уразумел, так как она упомянула о каких-то надеждах, от которых еще не отказалась.
Слова эти сильно огорчили меня; но я понял, что она не изменит своих намерений, раз держится за них с таким упорством. Я не стал ей возражать, тем более, что она как будто предоставляла решение этого вопроса своему мужу, а я не думал, что тот согласится.
– Но какова же будет участь моего брата? – вот все, что я сказал.
– Он может остаться со мной, если пойдет на раздел имущества, – ответила она. – Я обеспечу его всем необходимым, но он уже не будет хозяином надо мной.
Это было сказано с убежденностью, которая и предопределила мой ответ:
– Вы правы, – сказал я, – в счастливом браке ни один из супругов не должен властвовать над другим и давать чувствовать, большая или малая часть имущества ему принадлежит.
– Я только этого и хочу, дорогой брат, – перебила она меня, не уловив истинного смысла моих слов и потому почувствовав ко мне расположение. – Мне нужна свобода,· – продолжала она, – я не злоупотребляю ею. Я слушаю проповеди, иногда невинно развлекаюсь. Если я не встаю рано утром, значит, не могу. Ваш брат знает меня, разве он не должен считаться с моими привычками?
И она перечислила все причины своего недовольства мужем. Все это были пустые претензии, явно свидетельствовавшие против нее. Я ограничился тем, что выразил сожаление, не решаясь пока осудить ее ни одним словом. Не был забыт, понятно, и случай с господином Ютэном. Она даже не покраснела, рассказывая, что мой брат возненавидел ее ангела (так она назвала своего духовного наставника). Напоминаю об этом читателю, так как и сам не понял бы, о ком идет речь, если бы не рассказ моего брата.
– Кстати, – добавила она, – я скоро встану и пойду на проповедь, которую он произнесет сегодня в церкви святого Иоанна; лучше мне лишиться всего, что я имею, лишь бы не упустить случай послушать его. Сейчас у нас с ним, правда, небольшая размолвка: он не хочет больше быть моим духовным наставником, – добавила она с досадой. – И я вам сейчас расскажу, из-за чего произошла эта ссора.
Мне совсем не улыбалось слушать теперь всякий вздор, но я хотел завоевать ее расположение, чтобы легче склонить ее к разлуке с детьми и в надежде, что позже мне удастся помирить ее с моим братом. Я не знал, что второй вопрос был уже решен окончательно, а первый не встретит с ее стороны никаких возражений. Я только знал, что святоши любят тех, кто согласен выслушивать их рассказы о духовниках – как кокетки любят наперсниц, которым рассказывают о своих любовниках.
– Этот святой человек, – начала она, – раньше принадлежал к числу ригористов и пользовался среди них огромным влиянием. Его исповедальня была всегда окружена толпой женщин, стремившихся получить отпущение грехов, и он не мог удовлетворить всех желающих пользоваться его наставлениями. Я была тогда одной из преданнейших и самых любимых его духовных дочерей. Но несколько времени тому назад он поддался ужасному соблазну и изменил своим убеждениям; так как он совершил этот шаг лишь с целью угодить епископу, то не изменил ничего в своих отношениях с преданными ему дамами. Мы были по-прежнему довольны его наставлениями и вздыхали о его кажущемся отречении. Каково же было наше изумление, когда он вдруг взялся за перевоспитание наших душ. Поскольку я считалась любимейшей из его духовных дочерей, он меня первую и попытался совратить в ересь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158