– Ах, возраст тут ни при чем, – сказала, не поднимая головы, дама-святоша, которой, видимо, не понравилось упоминание о пятидесяти годах (сама она уже перевалила за пятый десяток и опасалась, что все об этом вспомнят). – Кроме того, – продолжала она, – разве вашей сестре уже пятьдесят? Вы сейчас в раздражении; мне помнится, она как-то говорила, что мы с ней ровесницы, а если так, то ей должно быть лет на пять меньше.
Я заметил, что председатель улыбнулся; как видно, он сомневался в верности счета.
– Прошу прощения, сударыня, – сказала Абер-старшая, повысив голос, – уж я-то знаю, сколько лет моей сестре, я почти на два года старше ее. Да-с, ей не хватает двух месяцев до пятидесяти, а в этом возрасте пора считать себя старухой; я, например, так и говорю: я стара. Не все так хорошо сохранились, как вы, сударыня.
Опять она сказала глупость – то ли нечаянно, то ли со злости.
– Как я, мадемуазель Абер? – возразила та, покраснев. – Вы забываетесь. Разве речь идет обо мне? Я хорошо сохранилась? Это верно, и бог свидетель, что я никаких усилий для этого не прилагала. Да в мои годы и не чудо сохраниться.
– Правда, правда, – шутливо заметил председатель, – мадемуазель Абер слишком сужает границы молодости, старость так рано не наступает; но не будем спорить о годах.
– Вполне с вами согласна, господин председатель, – сказала Абер-старшая. – и я говорю вовсе не о годах, а об ее избраннике; ведь он из низов! Подумайте, какой удар для нашей семьи! Конечно, перед господом все равны, но перед людьми – совсем другое дело, а богу угодно, чтобы мы соблюдали принятые всеми обычаи; господь не велит нам бесчестить себя, а люди скажут, что моя сестра вышла замуж за проходимца – именно так его все и назовут. Я прошу только об одном: помешайте этой несчастной опозорить всех своих родных; сделайте это для ее же блага; сжальтесь над ней! А я уже просила сестер из одного монастыря молиться за нее; господин Дусен тоже обещал помочь ей своими молитвами; и вы, сударыня, не откажите, – обернулась она к родственнице председателя, но на сей раз не нашла отклика. – И супруга господина председателя, – продолжала она, – и господин аббат, я не имею чести его знать, но и он не откажется вознести молитву за нее… (Это воззвание к господину аббату с просьбой помолиться прозвучало удивительно некстати: все чуть не прыснули со смеху; сам же аббат поблагодарил за приглашение с таким видом, что всем стало ясно: свои молитвы он ценит не так уж высоко). – А вы сделаете доброе дело, – продолжала она, кидаясь к председателю, – если своей властью посодействуете нам в богоугодном деле.
– Полно, мадемуазель, успокойтесь, – сказал председатель, – ваша сестра с ним не обвенчается: он не посмеет зайти так далеко; но если бы он и вздумал продолжать свое, мы ему не позволим; да он и сам откажется, сам избавит нас от лишних хлопот, а я возмещу ему утрату и позабочусь о его дальнейшей судьбе.
Я слушал все это и молчал: лучше было подождать и высказать им все сразу; но я не терял времени даром и беспрестанно посматривал на даму-святошу; она это заметила и даже незаметно отвечала мне тем же. С чего я вздумал на нее смотреть? – спросите вы. Да просто потому, что приметил, как она то и дело поглядывает на меня; я приписывал сию честь своей красивой наружности. Эти две мысли как-то переплелись в моем сознании. Мы часто действуем под влиянием безотчетных ощущений, которые появляются неведомо откуда, руководят нами, а мы о них и не задумываемся.
Я не забывал глядеть и на супругу председателя, но эти взгляды были полны кротости и мольбы. Одной мои глаза говорили: «На вас приятно смотреть», и она мне верила; другую они умоляли: «Защитите меня», и она мне обещала защиту. Я уверен, что обе поняли меня и ответили так, как я рассказываю.
Господина аббата я тоже не обошел своим вниманием: к нему я обратил несколько весьма учтивых взглядов, чтобы расположить его в мою пользу; так что я еще и говорить не начал, а две трети судей были уже за меня.
Сначала я попросил тишины, дав им понять всем своим видом: «Слушайте теперь меня».
– Господин председатель, – начал я, – я дал возможность этой барышне высказаться до конца, я позволил ей оскорблять меня, сколько ей было угодно; говори она еще целый час, она не могла бы очернить меня больше, чем успела за несколько минут. Теперь выскажусь я; каждому свой черед, так будет справедливо. Вы сказали, господин председатель, что мне не позволят жениться на мадемуазель Абер-младшей. На это я скажу одно: если мне не позволят жениться, то я буду вынужден отказаться от брака: уши выше лба не растут. Но если мне не помешают, я непременно на ней женюсь, можете в этом не сомневаться, и всякий поступил бы так на моем месте. Начнем с оскорблений, которые я здесь услышал. Не знаю, совместима ли брань с благочестием? Во всяком случае, я оставляю бранные слова на совести мадемуазель. Она говорит: «Господь слышит нас», – что же, тем хуже для нее: ему пришлось услышать не очень-то красивые слова! По ее мнению, я проходимец, негодяй, а ее сестра – старая дура, потерявшая голову. Кругом досталось ближним, пусть сами разбираются. Но поговорим обо мне. Вот перед вами, господин председатель, мадемуазель Абер; если бы вы сказали ей, как мне: ты то, да ты это, кто ты такая и прочее, она бы очень удивилась и сказала бы: «Милостивый государь, как вы со мной обращаетесь?» А вы бы подумали про себя: «Она права, надо было сказать ей: „Сударыня“. Вы так с ней и разговариваете: сударыня то, сударыня это, вы всегда обращаетесь к ней вежливо: „Сударыня“, а я слышу только „ты“ и „тебя“. Не подумайте, будто я жалуюсь, господин председатель;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158