и так же смеялась. Она становилась на вашу сторону, хотя вовсе не знала, из-за чего, и даже не замечая, что этого не знает; довольно того, что вы пытались ее заинтересовать. Ее трогали только ваши слова и голос, а не суть дела. Если бы ей сказали равнодушно: «Ваш друг, ваш родственник скончался», она столь же равнодушно ответила бы: «Неужели?» Но если бы вы повторили, скорбно поникнув головой, что, к несчастью, это правда, она бы воскликнула с удрученным видом: «Как это печально!»
Словом, у этой дамы чувствительность преобладала над чувством, что не мешало ей пользоваться репутацией добрейшей женщины, ибо отзывчивость с успехом заменяла ей участие, а в глазах света это почти одно и то же.
Хотя ее характер кажется странным, на деле подобные натуры встречаются чаще, чем мы думаем; именно они слывут добрейшими людьми. Прибавьте, что эти добрейшие люди живут только для удовольствий и радостей, ненавидят лишь то, что им велят ненавидеть, не имеют иных мнений, кроме тех, что им внушают другие, и сами становятся такими, какими их желают видеть.
Впрочем, я узнал по-настоящему госпожу де Фекур лишь спустя несколько лет, когда имел возможность ближе с ней познакомиться.
Однако вернемся к моему повествованию.
– Боже мой, сударыня, как я рада, что вы дома! – обратилась она к госпоже де Ферваль. – Я боялась, что не застану вас. Мы так давно не виделись! Как вы поживаете?
Потом она поздоровалась и со мной, ибо я мог сойти за светского человека, и, – здороваясь, остановила на мне долгий и внимательный взгляд.
После первых приветствий госпожа де Ферваль сделала ей комплимент по поводу ее цветущего вида.
– Да, – согласилась она, – я чувствую себя прекрасно, у меня здоровый организм; я бы желала такого же здоровья моей невестке; прямо от вас я собираюсь к ней: бедняжка еще позавчера дала мне знать, что опять хворает.
– Ах, я не знала! – сказала госпожа де Ферваль; – может быть, это не болезнь, а обычное легкое недомоганье? Она такая хрупкая.
– Вы правы, – согласилась толстушка, обрадовавшись, – я тоже думаю, что ничего серьезного у нее нет.
Во время их разговора я чувствовал себя лишним; впрочем, другой на моем месте, может быть, еще больше смутился бы и не знал, куда себя деть; я-то уже немного пообтесался. И вообще я не был бы неловок, если бы не боязнь показаться неловким.
К счастью, я нечаянно захватил с собой табакерку госпожи де Ля Валле; нащупав ее в кармане и ища, чем бы занять руки, я ее вынул и взял понюшку табаку.
Не успел я раскрыть табакерку, как госпожа де Фекур, беспрестанно поглядывавшая на меня с видимым удовольствием, воскликнула:
– Ах, сударь, у вас табак! Угостите меня, пожалуйста, я забыла дома табакерку; вот уже полчаса, как я не нахожу себе места.
Я встал и поднес ей свою табакерку; когда я наклонился, чтобы ей удобнее было взять табак, и голова моя приблизилась к ее лицу, она Воспользовалась случаем получше меня рассмотреть и, беря щепотку, без всяких церемоний подняла на меня глаза и поглядела мне в лицо так пристально, что я даже немного покраснел.
– Вы слишком молоды, чтобы нюхать табак, – сказала она, – когда-нибудь вы пожалеете, что завели дурную привычку, сударь; нет ничего вреднее; я твержу это всем, в особенности молодым людям вашего возраста; ведь вам нет и двадцати?
– Нет, но скоро исполнится, – сказал я, отступая на шаг, чтобы сесть на свой стул.
– Ах, это прекрасный возраст! – воскликнула она.
– Да, – согласилась госпожа де Ферваль, – и все же ему нельзя терять время, он недостаточно богат; этот юноша всего только пять или шесть месяцев как приехал из провинции, надо непременно его пристроить к какому-нибудь делу.
– Конечно, и это будет совсем нетрудно, – ответила та, – ваш протеже понравится решительно всем, кто его увидит; я предсказываю ему блестящую партию.
– Увы, сударыня, он только что женился на некоей мадемуазель Абер, своей землячке; у нее четыре или пять тысяч ливров ренты, – пояснила госпожа де Ферваль.
– А-а, мадемуазель Абер! – живо отозвалась гостья. – Я от кого-то слышала эту историю.
При этих словах мы оба покраснели: и госпожа де Ферваль и я; почему покраснела она, не берусь объяснить; вероятно, она подозревала, что госпожа де Фекур знает, из какого сословия я вышел, а между тем нас застали с ней в самой дружеской беседе; к тому же нельзя питать нежную склонность к столь незначительному лицу и в то же время быть или по крайней мере слыть благочестивой дамой; все это вместе взятое привело ее, видимо, в смущение.
Что до меня, то мне было отчего покраснеть: если госпожа де Фекур слышала мою историю, значит, ей известно, что я всего-навсего крестьянин, а попросту говоря, даже и лакей, проходимец, подобранный на Новом мосту. И у этого-то проходимца она только что позаимствовала понюшку табаку, ему-то говорила: «Вам нет и двадцати, сударь». Так ли разговаривают с бывшими лакеями? Вероятно, эта дама в душе смеется над тем, что дала себя обмануть столь грубым маскарадом!
Но страхи мои были напрасны. Эта женщина никогда не вникала в суть вещей, она жила настоящим моментом и в прошлое не заглядывала. Я был прилично одет, она встретила меня у госпожи де Ферваль, чего же еще? Много значила и моя располагающая внешность, которую, судя по всему, она должным образом оценила. Итак, она продолжала разговор столь же безмятежно, как начала:
– Ах, так вы и есть господин, женившийся на мадемуазель Абер! Говорят, она ужасно набожна? Забавно! Но, значит, вы женаты всего два дня? Ведь все это случилось совсем недавно!
– Да, сударыня, – сказал я, немного оправившись от смущения, ибо заметил, что разоблачение моего маскарада ничуть на нее не подействовало, – я женат со вчерашнего дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158