«Вы что, собрались за него замуж?» – спросил я девицу.
«Родители и друзья очень советуют мне серьезно об этом подумать! – сказала она; – Он торопит с ответом; не знаю, как быть; я еще не решила. Что вы мне посоветуете?»
«Я? Ничего, – ответил я, надувшись. – Вы хозяйка своей судьбы; что ж, выходите замуж, выходите, если вам это нравится».
«Ах, боже мой, сударь, – сказала она, отходя от меня, – вы так странно со мной разговариваете; если вам нет дела до других, хоть бы постеснялись говорить это прямо в глаза».
«Помилуйте, мадемуазель, – возразил я, – это вам нет дела до других».
Довольно странное объяснение в любви, не правда ли? Но более пылкого она от меня ни разу не слышала; да и это я сделал как-то нечаянно, не придавая ему никакого значения. Домой я вернулся в раздумье. Вечером зашел ко мне приятель.
«Вы слышали? – говорит он. – Завтра заключают брачный контракт между мадемуазель такой-то и господином де…! Я только что от нее; там собралась вся родня; сама она как будто в сомнении; мне даже показалось, что она грустит; не из-за вас ли?»
«Как! – воскликнул я, не ответив на вопрос. – Уже и о контракте заговорили? Что же это такое? Ведь я сам ее люблю. Уж лучше я на ней женюсь! Я должен помешать этому контракту».
«В таком случае, – сказал он, – не теряйте времени; бегите к ней; узнайте, что она об этом думает».
«Но, может быть, уже поздно?» – сказал я, взволновавшись, и добавил с глупым и сконфуженным видом: «Друг мой! Пойдите вы к ней, поговорите обо мне, вы меня очень обяжете».
«Охотно, – ответил он. – Ждите меня дома, я лечу туда и сейчас же вернусь с ответом».
Он пошел, сказал ей, что я ее люблю и прошу отдать мне предпочтение.
«Он? – удивилась барышня. – Вот забавно! Он держал свою любовь в секрете: пусть придет; я подумаю».
Получив через друга этот ответ, я побежал к ней. Она провела меня в особую комнатку, и там я объяснился.
«Что это рассказывает ваш приятель, – сказала она и посмотрела на меня довольно нежно своими большими глазами, – разве вы думали жениться на мне?»
«Да», – ответил я не совсем уверенно.
«Так почему вы раньше не сказали? – спросила она. – Как теперь быть? Вы меня поставили в тупик».
Тут я взял ее за руку.
«Странный вы человек», – сказала она.
«Неужели я хуже вашего вдовца?» – воскликнул я.
«Как хорошо, что его сейчас нет, – сказала она. – С контрактом вышла какая-то заминка: не воспользоваться ли этим? Пойдемте, у нас никого нет, кроме моих родителей».
Я пошел за ней, поговорил с родителями, склонил их на свою сторону, барышня тоже не возражала; кто-то предложил сейчас же послать за нотариусом.
Не мог же я сказать «нет»! Дальше все пошло как по маслу; послали за нотариусом, он тут же явился; у меня голова шла кругом от этой быстроты: меня уже ни о чем не спрашивали, я попался в капкан. Я что-то подписал, они тоже подписались, составили бумагу для оглашения в церкви. Меньше всего тут говорилось о любви. Нас обвенчали, и на другой день после свадьбы я, к собственному удивлению, проснулся женатым. На ком? «Во всяком случае, не на дуре», – рассуждал я сам с собой.
Не на дуре! Как бы не так! Хотите знать, во что превратилась через три месяца эта умная девица? В угрюмую ханжу, которая никогда не улыбалась и никогда не умолкала: она беспрерывно пилила меня за каждое слово или поступок. Короче, она оказалась неизлечимой психопаткой с унылой, постной физиономией. Кроме того, она забрала себе в голову, что бог велит ей жить затворницей. Добро бы она хоть занималась домашним хозяйством. Куда там! Такие простые заботы для нее, мол, унизительны. Не подумайте также, что она могла опуститься до обыкновенного ханжества; нет! Дни свои она посвятила созерцательной праздности или чтению Священного писания в своих апартаментах, откуда выходила не иначе как с печальным и возвышенным выражением на лице, как будто скорчить такую мину – невесть какая заслуга перед господом'. Помимо этого мадам завела моду размышлять о вере; у нее появились собственные религиозные убеждения, она рассуждала с умным видом о церковных канонах – ну, ни дать ни взять богослов в юбке.
Да если бы только это! Пусть бы себе дурила. Но моя ученая богословка стала совершенно несносной и вконец отравила мне жизнь. Если я приглашал приятеля пообедать у нас, мадам отказывалась сесть с грешником за стол: он, видите ли, недостаточно праведен; она нездорова и будет обедать у себя; а кстати помолится богу, чтобы он простил мое вольнодумство и беспутство.
Только монах, священник или, в крайнем случае, святоша вроде нее самой, достойны были сидеть за моим столом. Перед моими глазами постоянно торчал капюшон или сутана. Я не говорю, что это люди непорядочные; но они неподходящая компания для нас, тоже людей порядочных, но в другом роде; ведь мой дом – не монастырь и не церковь, а ем я не в трапезной, а в столовой.
Особенно досаждало мне то, что этим служителям господним подавались самые изысканные яства, а мы, грешники, – я и мои светские друзья, – ели что придется: ну, скажите сами, есть ли тут здравый смысл и справедливость? Да, господа, здесь я много чего порассказал, но даже с этим я готов был помириться; покой дороже всего; я бы не поднимал шума, если бы не мой секретарь!
– А, секретарь! – заметил молодой человек. – Это уже становится серьезнее.
– Да, – продолжал рассказчик, – я стал ревновать, и дай бог, чтобы напрасно. Приспешники моей супруги утверждали, что подозрения мои – напраслина и клевета и что только злобный человек может упрекнуть в неблаговидном поведении такую добродетельную даму: ведь она никуда не ходит, кроме как в церковь, ничем не интересуется, кроме проповедей, богослужений и молитв о спасении души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158