– Так скажи, что ты знаешь, – кивнула госпожа Моосгабр, они прошли фонтан и свернули на дорогу к кладбищу.
– Альбин Раппельшлунд поступил в кожевню, – начал мальчик, – потом в военную школу, а потом учился на официанта. Научился аж по десять тарелок носить на руках. В двадцать лет поступил на службу к вдовствующей княгине правительнице Августе, стал камердинером, потом полковником… я вон там живу, – указал мальчик на другую дорогу.
– В конце парка, – кивнула госпожа Моосгабр, – у кладбища. Ну пошли. А потом что…
– Потом он стал министром, – продолжал мальчик, – навел порядок и пять раз летал на Луну. Когда возвращался назад, кровь у него ни разу не становилась тяжелой, как железо. Он основал музей и звездодром и обнаружил предателей, что хотели свергнуть вдовствующую княгиню правительницу. Но говорят, – мальчик чуть запнулся, но затем все-таки продолжал, – говорят, что уже тогда княгиню заточили и она не правила. Она, может, уже тогда была мертвая. Но она… – Мальчик снова запнулся и заулыбался. – Вы медицинская сестра или из полиции? – поднял он глаза.
– Я не медицинская сестра и не из полиции, – покачала головой госпожа Моосгабр, и затрепетали перья у нее на шляпе, и загремел на шее бамбук. – Ну а что было дальше? Ты не досказал. Этому, наверное, вас в школе не учат.
– Не учат, – кивнул мальчик, – этого нельзя говорить.
– А чего нельзя говорить? – спросила госпожа Моосгабр.
– Что вдовствующая княгиня, может, жива, – засмеялся мальчик, – но никто не знает, где она. Где-то среди людей. Если бы о ней кто-то знал и не сказал, Раппельшлунд застрелил бы его. Велел бы его пытать, пока он не сказал бы, где княгиня, и перестрелял бы всю семью. А может, он и сам о ней знает. А может, держит ее в заточении в княжеском дворце в городе.
Они приближались к стене, которая отделяла кладбище от парка, к стене, к тому небольшому пространству, где уже издали виднелись густые кусты и высокие деревья. У стены возле решетчатых кладбищенских ворот был большой платан и горела лампа, а возле платана и лампы стояло низкое строение. Это было жилище и лавка Клотильды Айхенкранц.
– Я почти дома, – сказал мальчик.
– Ты почти дома, – кивнула госпожа Моосгабр, – а есть ли у тебя сестры и братья?
– Что вы! – покачал головой мальчик и выпятил грудь. – Что вы! Я один.
– А папа? – спросила госпожа Моосгабр.
– Он умер и похоронен здесь, на Центральном кладбище.
– А мама? – спросила госпожа Моосгабр.
– Ну что вы! – покачал головой мальчик. – Она еще жива. Вон та лавка принадлежит ей.
– И она продает свечи, ленты, цветы, негасимые лампады, так ведь? – кивнула головой госпожа Моосгабр, и перья на ее шляпе затрепетали. – И еще шляпы, перчатки, зонтики. Ты ей в лавке помогаешь? – И мальчик поднял глаза и снова выпятил грудь с белым цветком. – Ну так я тебе вот что скажу, – кивнула госпожа Моосгабр, и затрепетали перья на шляпе, и загремели бусы на шее, – я расскажу тебе стишок, который вспомнила. Который знаю еще со школы. Чтобы ты лучше учился, не прогуливал уроки и не шлялся. – И госпожа Моосгабр прочла стишок: – «Старушка слепая из церкви бредет, клюкою дорожку никак не найдет. Клюкою дорожку торить нелегко, упала старушка – не подымет никто». Ну а теперь беги, – сказала госпожа Моосгабр, когда они подошли к тому месту, где росли густые кусты и деревья и откуда было рукой подать до кладбищенской стены, жилища и лавки госпожи Айхенкранц, – ступай, я хочу видеть, что ты и вправду идешь домой. И не озорничай, – добавила она, – не таскай вещи, не стреляй и не пей, не мучай маму, знаешь ведь, куда угодить можешь. В спецшколу, в исправительный дом и Бог весть еще куда. И знаешь, кем ты можешь стать, если будешь озорничать, – чернорабочим, поденщиком. Я постою немного и посмотрю, как ты войдешь в дверь.
Мальчик в последний раз поглядел на госпожу Моосгабр, на ее белое лицо, серьги, шляпу, бусы, на ее руки в белых перчатках, удивленно и растерянно улыбнулся и пошел к двери строения. Он оглянулся еще три раза. Госпожа Моосгабр стояла у кустов под деревом и смотрела ему вслед. Смотрела и на дверь строения, на зашторенное окно, на вывеску над ним и на цветную жестяную табличку с нарисованной бутылкой. Мальчик дошел, взялся за дверь, и, прежде чем госпожа Моосгабр успела глазом моргнуть, бело-голубая полосатая майка исчезла из виду. Госпожа Моосгабр еще минутку постояла у кустов под деревом, глядя на дверь, на строение, на зашторенное окно и на вывеску над ним… потом внезапно отпрянула за куст.
Дверь строения распахнулась, и в ней появилась госпожа Айхенкранц.
– Госпожа Моосгабр, госпожа Моосгабр… – услышала госпожа Моосгабр за кустом и увидела, как госпожа Айхенкранц бросилась в парк. – Госпожа Моосгабр, это вы?! – кричала госпожа Айхенкранц. – Госпожа Моосгабр, если это вы, то постойте! Госпожа Моосгабр, постойте!
Но в парке было уже темно, газовые лампы не могли просветить густые кусты под деревьями и обнаружить стоявшую там женщину, и потому госпожа Айхенкранц, не увидев никого, вошла в дом.
Когда она закрыла за собой дверь, госпожа Моосгабр за кустом ощупала шляпу, серьги и бусы, и тут вдруг у нее слегка заболела нога.
VII
Она возвращалась парком, но коротким путем – у нее слегка болела нога. Она вышла из парка и на тротуаре под лампой увидела полицейского в черной каске с серебряной окантовкой и бахромой на плечах. Заложив руки за спину, он смотрел в небо, где в эту минуту исчезали красные и зеленые огни звездолета. Когда звездолет исчез, полицейский опустил голову и медленно направился к госпоже Моосгабр. Госпожа Моосгабр быстро перешла улицу и на другом тротуаре замедлила шаг – у нее слегка болела нога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115