Когда временами госпожа Моосгабр поднимала голову и осматривалась, она замечала таких людей, и ей казалось, что они, проходя мимо, нарочно замедляют шаг. Вдруг ей померещилось, что неподалеку от угла, где она стоит и развязывает веревку, в каком-то проезде или проходе прячутся какие-то люди, которые тайно следят за ней. Она внимательно посмотрела в ту сторону, потом на киоски, но никого не увидела. Только у киосков стояли несколько человек, пили лимонад и, наверное, ели мороженое. Она снова нагнулась, чтобы развязать последний узел, и в ту минуту подумала, что, возможно, многие за ее спиной уже ждут не дождутся, когда она начнет выкрикивать и продавать. «Удивительно даже, – подумала она, – я всегда хотела продавать салат, ветчину, лимонад, иметь киоск. Киоска у меня нет, и все-таки я буду продавать. Как скажу привратнице, она аж глаза вытаращит». Наконец она развязала пачку газет, скрутила толстую веревку и положила в карман юбки – она едва там уместилась, – потом взяла несколько газет, остальные оставила лежать у стены за спиной, выпрямилась и в первый раз открыла рот.
– «Расцвет», дневной выпуск, – кричала она, совершенно не узнавая своего голоса – так странно он звучал здесь на улице, на углу перекрестка и главного проспекта. Госпожа Моосгабр еще ни разу в жизни вот так на улице, по доброй воле, ничего не выкрикивала… – «Расцвет», дневной выпуск, – кричала она, – новая тюрьма на Луне, министр полиции, раскол, народ хочет видеть княгиню… – И люди стали останавливаться.
Первым подскочил какой-то плешивый человек и сунул госпоже Моосгабр монету. Госпожа Моосгабр поняла, что это полгроша, и тут же подумала, что у нее нет денег, чтобы давать сдачу с более крупных монет.
– Господин, у меня нет сдачи, – сказала она, и плешивый человек, опустив руку, без слов отошел. Но тут же подошли другие. Госпожа Моосгабр давала им газеты, а они совали ей в ладонь четвертаки. Один дал пятак, и госпожа Моосгабр вернула ему три четвертака. А когда покупать уже перестали, она закричала снова: – «Расцвет», дневной выпуск, народ хочет видеть княгиню, министр полиции, на Луне – тюрьма…
И вот уже к ней подвалили следующие, и госпоже Моосгабр вскоре пришлось нагнуться за другой пачкой, и четвертаки сыпались ей в ладонь, и она думала: «Вот я и продаю, продаю, пусть не салат, не ветчину, не лимонад, и у меня нет киоска, но я продаю. Газеты». И было ей как-то очень приятно. И то, что произошло, произошло, пожалуй, в эту самую минуту, но можно ли в такую страшную минуту измерить время, а это и вправду было страшно…
Вдруг кто-то на тротуаре, в нескольких шагах от госпожи Моосгабр, крикнул. Крикнул ей, госпоже Моосгабр, – она стояла у стены, за ее спиной лежала пачка газет, и про себя говорила: «Вот я и продаю…», крикнул ей, госпоже Моосгабр, крикнул также в толпу, которая текла мимо, крикнул и в воздух, как кричат на улицах некоторых более счастливых стран, объявляя тревогу.
Госпожа Моосгабр увидела, что вдруг перед ней стали останавливаться люди, но останавливаться не так, как до сих пор, когда покупали газеты, она увидела, что эти газеты, этот «Расцвет», который она продает, многие уже держат в руке… и тут вдруг услышала новые выкрики, шум и грохот, и у нее перед глазами замелькали поднятые кулаки. Она не понимала, что происходит. А не уснула ли она на этом углу, не снится ли это ей, не рухнул ли где поблизости дом? Она сжала в руке несколько номеров, словно это была соломинка, за которую хватается утопающий, но тут вдруг перед ней вырос какой-то незнакомый мужчина и страшным голосом заорал.
– Вы что продаете, дуреха, – заорал он, – вы что из нас идиотов делаете? Это же «Расцвет» недельной давности.
Госпожа Моосгабр попятилась, не в силах произнести ни слова.
– Мадам, бегите. – прошипел кто-то, – Бога ради, бегите, не то вас побьют.
– Мадам, быстро, быстро отсюда, – прошипел кто-то другой, – бегите отсюда, не то вас измолотят.
– Мошенница, – крикнул кто-то третий, – воровка!
А потом в толпе кто-то заорал:
– Где тут камень?
Но госпожа Моосгабр ничего уже не слыхала. Она лишь чувствовала, как чьи-то руки вытягивают ее из людского кольца, смыкавшегося вокруг нее все плотнее, увидела поднятые кулаки, а за толпой голов какие-то лица, которые ужасающе смеялись, ей казалось, будто это были те, что прятались в каком-то ближнем проходе и, может, откуда-то знают ее… а потом она уже и не понимала, что с ней происходит. Кто-то бросил ей на голову пачку газет, которая лежала у нее за спиной, но слегка промахнулся. Она уже мчалась прочь с теми несколькими экземплярами, которые остались в руке, мчалась к перекрестку, а кто-то вслед кричал: «Быстрее, быстрее бегите!», а кто-то другой вопил: «Патруль, патруль!», а еще кто-то: «Отдайте деньги, что вы выманили у нас, бросьте их на землю…» Но она уже мчалась через перекресток по белым полосам на асфальте, мчалась на красный свет наперерез потоку машин, мчалась мимо торгового дома «Подсолнечник», и ее туфли без каблуков сваливались с ног, и длинная черная юбка путалась под ногами, и путалось под ногами еще что-то, о чем она не имела понятия, она увидела полицейского в черной, окованной серебром каске и с бахромой на плечах, она бежала, бежала и вдруг…
Вдруг, когда силы ее были на исходе, в ней все утихло. Это было в минуту, когда она вбежала в первую из трех убогих улиц близ своего дома и когда уже действительно не могла бежать дальше. Когда кровь в голове и груди стучала так отчаянно, что, казалось, этим стуком повергнет ее наземь. Она даже не понимала, почему так внезапно позади нее все смолкло, пожалуй, это было какое-то чудо дивное, или, может, это произошло потому, что большой перекресток она пробежала на красный свет и поток машин преградил преследователям дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115